К вопросу о миражах - [75]

— Судя по старым делам, от Зайчика можно ожидать чего угодно, — сказал Вольский, — а как вам насчет золотой печатки в этом мешочке? Ведь, по словам Зотовой, которая ее опознала, Свирский никогда печатку не снимал с пальца.

— Получается так, — тихо произнес Васильев, — что Зайчик ограбил Свирского, думая, что в мешочке лежит ценная монета, а потом из-за жадности и печатку с его пальца снял. Печатка ведь — прямая улика против Прыгунова…

— Так ему и даст Свирский снять печатку со своего пальца! — воскликнул Вольский.

— А может, в тот момент Свирский уже был в бессознательном состоянии, — задумчиво произнес Кудрин.

— А может быть, когда мешочек оказался в руках Прыгунова, — сказал нерешительно Васильев, — Свирского хватил сердечный приступ, может, монета там какая-то ценная была…

— Да никакая не ценная, — ответил Вольский, — там был гривенник 1961 года.

— Но Зайчик ведь мог об этом не знать, — заметил Васильев.

— Ну, хорошо, — не унимался Вольский, — мешочек, по словам дочери Свирского, был в его кабинете, а шифр на пульте знал только сам хозяин и Зотова. Ну как мог Зайчик туда проникнуть, или сам Свирский ему дверь открыл?..

— И к тому же, — отметил Кудрин, — судя по словам Зотовой, хозяин никого туда не пускал.

— А вдруг Свирский сам отдал мешочек Зайчику? — воскликнул Вольский.

«Излишне торопится Рома, — подумал Кудрин, — эмоциональность надо убирать».

— Ну да, предварительно снял печатку с пальца и так аккуратненько положил ее в мешочек, — съязвил Васильев, поскребывая пальцами серую щетину на щеке.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал Кудрин, — допустим, что мешочек был не в кабинете, а у Свирского, например, в кармане, но как вы прокомментируете золотые часы Свирского, найденные при обыске в квартире Прыгунова?..

— Ну, это уже прямая улика, — ответил Вольский, — стащил верный пес у своего хозяина золотые дорогущие часы. Но не в прошлую пятницу, а гораздо раньше. Эту улику ни один адвокат не отмажет, а я уверен, что у Зайчика будет хороший адвокат.

В этот момент в кабинет зашел капитан Сорокин.

— Разрешите войти, товарищ подполковник? — обратился по-военному он.

— Да, конечно, Иван Данилович, — ответил Кудрин.

Сорокин присел на стул и стал монотонно докладывать:

— По вашему указанию мною были опрошены все, кто в тот вечер был в бильярдной. Они подтвердили, что Прыгунов был в сильной степени опьянения и разлегся на столе во время игры. Его два человека буквально на себе отнесли в номер. Более того, медсестра Захарова, которая в тот вечер дежурила в пансионате, показала, что в начале десятого вечера ее вызвали в люкс к мужчине, у которого было сильное алкогольное опьянение. Она осмотрела его и, убедившись, что медицинского вмешательства не требуется, сказала, чтобы его не трогали, к утру проспится, и все будет в порядке. С этим она и ушла из люкса. Я опросил и горничную Елену Семеновну Ильину, которая также подтвердила факт сильного опьянения Прыгунова. Бармен показал, что Прыгунов заказывал в тот вечер три раза по двести коктейль «Кровавая Мэри». Он всегда много выпивал, когда приезжал в пансионат, но в тот вечер пил меньше обычного. Буквально после третьего стакана, по словам бармена, он разлегся на бильярдном столе, и его какие-то мужики волоком потащили из бильярдной комнаты. Вот практически и все, все объяснения я принес в этой папке…

Сорокин положил папку на стол и спросил:

— Есть ли еще вопросы?

— Да нет, спасибо, — ответил Кудрин.

С этими словами Сорокин, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

— Как это прозвучало у капитана: «После третьего стакана лег на стол», — подпустил шпильку Вольский.

В кабинете воцарилась тишина, несколько минут все смотрели друг на друга, соображая, что сказать.

Первым отозвался Вольский:

— Как вы, Евгений Сергеевич, говорите, неувязочка получается; каким образом в стельку пьяный Прыгунов смог приехать в Москву к Свирскому, забрать мешочек, снять с пальца своего хозяина золотую печатку и уехать обратно? Ведь в час ночи, по словам его охранника, Зайчик спал у себя в номере крепким сном…

— А может, Прыгунов имитировал сильное алкогольное опьянение, а охранник соврал нам, что видел его спящим в час ночи? — с сокрушительной серьезностью парировал Васильев.

— А как же тогда показания Семеновны и дежурной медицинской сестры? — возразил Роман Вольский.

— А может быть, им деньги дали, чтобы правильно сказали, — не унимался Васильев.

— Да вряд ли, — проговорил Вольский, — охранники сами вызвали медсестру, испугавшись за состояние Прыгунова, да и дежурная Семеновна все подтвердила.

— Что же выходит, — неуверенно произнес Васильев, — какой-то фантом был вечером в пятницу в доме Свирского, если сам Зайчик был в этот момент в сильной степени опьянения. И это подтверждается многими свидетелями; у Прыгунова, получается, стопроцентное алиби.

— Да, — задумчиво произнес Вольский, — получается, что так, но убийственные улики! Бред какой-то…

— Так, ребята, давайте все сначала и по порядку, — строго сказал Кудрин.

— Итак, в девять часов вечера дружки оттащили Прыгунова в номер, — продолжил он, — и почти сразу же, испугавшись за состояние своего шефа, они вызвали медсестру, которая засвидетельствовала сильную степень опьянения у Зайчика. Потом все ушли, оставив его одного. А теперь считайте: до Москвы примерно час езды на машине, в вечернее время машин на трассе бывает мало, значит, Прыгунов вполне мог быть около десяти вечера у дома Свирского. Он вообще мог и не быть за рулем, с ним ведь был еще один человек. Ну а потом, ограбив шефа, он мог приехать обратно в пансионат часам к двенадцати или чуть позже.