К вопросу о миражах - [24]

— Да, — сказал Волк, не показав своего удивления, как будто каждый день приходилось слушать такие откровения, тянувшие на отдельное расследование, — но ведь он искупил кровью, воевал в партизанах, награды имеет.

— Пусть так. Но не могу я через себя переступить. — Чувствовалось, этот разговор ей трудно давался, мало кому приятно сообщать о своих близких подобные вещи, да и жить с этим. Все-таки город не так велик, чтоб затеряться, один узнает — все будут знать, потом костей не соберешь, пальцем будут ходить показывать или за глаза обсуждать. И, видимо, редкие встречи с братом бередили ее старую рану и укоряли об утраченных родственных чувствах.

— Ну, это вы сурово, — пытался возразить Женя.

— Пусть сурово, но что есть, то есть, — сказала она, тяжело уронив на колени руки.

— Послушайте, а может у него были друзья какие-нибудь, с кем он мог общаться? — спросил Женя.

— Да не было у него друзей, — ответила Вера Николаевна, — а хотя погодите, некоторое время тому назад его разыскивал однополчанин один, он приехал в Калугу, пришел ко мне и спрашивал московский адрес Павла. Он сказал, что нашел меня, потому что когда-то брат дал ему мой адрес. Тогда это не показалось мне странным, ну я и дала координаты брата в Москве, все же однополчанин.

— А какой он из себя? — спросил Кудрин. — Может, какие приметы особенные?

— Да нет, такой же угрюмый бирюк, хотя постойте, у него на лбу большой шрам, и еще я заметила, что на левой руке, кажется, ну, знаете, на запястье, татуировка «Верт». Я почему запомнила, меня же Верой зовут.

— Ассоциативно, — подумал Кудрин.

— Он еще сказал, — поспешно добавила она, — что работает где-то в бане в Москве, в Дандунах или Калтунах… и зовут его Степаном.

— Может, в Сандунах? — перебил Волк.

— Может, и в Сандунах, точно не помню, только этот Степан просил, чтобы я передала брату, когда увидимся, где его, однополчанина этого, искать. И ситца на прощанье мне подарил хорошего, этот отрез я до сих пор храню.

— Спасибо Вам большое, а может, еще чего вспомните? — пытался дожать невозможное Женя.

— Да нет, больше ничего не помню, — ответила Вера Николаевна, давая понять, что устала и хочет закончить неприятный разговор.

Ничего не оставалось, как попрощаться и уйти.

Поблагодарив коллег из Калуги, гости сели в электричку и поехали обратно в Москву в приподнятом настроении. Женя почти всю дорогу травил анекдоты, отчего Волк страстно хохотал, и Жене было от этого весело и беззаботно.

На следующий день они долго, в деталях докладывали Строгову о результатах своей командировки в Калугу, обращая внимание на мелочи, на первый взгляд ничем не заслуживающие внимания.

Строгов выслушал их, затем кому-то позвонил, и через несколько минут в кабинет вошел среднего возраста человек ничем не привлекательной внешности.

— Подполковник Разумов, — представился он.

— Послушай, Борис Федорович, тебе ничего не говорит слово или кличка «Верт»? — обратился он к вошедшему. — Ты же был в партизанском отряде в Белоруссии во время войны?

— Постойте-постойте, Иван Данилович, так это же зондеркоманда националистов, свирепствовавших во время оккупации Белоруссии в районе Гродно. Сколько на их счету безвинной крови — не сосчитать, отморозки, одним словом, и только.

— Вот, — ответил Строгов, — пасьянс начинает складываться.

Он коротко рассказал Разумову о человеке с наколкой «Верт» и приказал прошерстить все московские бани и особенно Санду-ны на предмет розыска этого Степана, хотя имя его может быть вымышленным. Срок поставил два дня и не более.

Женя про себя отметил, что уж очень силен полковник, все у него горит, и от души позавидовал такой хватке.

— Берите себе, Иван Данилович, в помощники сотрудников нашей группы, коллег из милиции, — он кивком головы показал на Волка и Кудрина, — выполняйте, сбор через два дня, как сказал, в десять у меня.

На следующий день распределились по баням. Женя целый день просидел в Даниловских банях, упарился до предела, оставив на полках не один килограмм, но человека с такой татуировкой не нашел. На следующий день он парился уже на Шаболовке, и так же безрезультатно. Зато приобрел новые знания на предмет, чем березовый веник отличается от хвойного и жигулевское пиво от хамовнического.

Лишь к вечеру в кабинете Разумова раздался звонок, из которого стало ясно, что нашелся в Сандуновских банях некий гражданин по имени Степан Возняк, у которого на руке была татуировка «Верт».

— Так, — сказал кому-то Разумов, — сразу брать не будем, санкционирую за ним наружное наблюдение. По часам, по минутам дайте мне весь расклад, куда он ходит, с кем встречается.

— А вам, ребята, — обратился он к Волку и Кудрину, — на завтра задание: целый день париться в Сандунах. Вас выведут на Возняка ваши сотрудники: просто наблюдайте, фиксируйте любые его контакты, парьтесь, даже можете и пивка позволить, чему я очень завидую. И никакой самодеятельности, слышите? Ни при каких обстоятельствах, — завершил Разумов свой монолог. А сегодня, в двадцать два ноль-ноль — совещание у Строгова.

Когда вышли от подполковника, оба были ошарашены напором и натиском соседней конторы. Волк вообще не находил себе места: