К вечеру дождь - [79]
Игра во второй лиге стоит, так уж установилось, двести рублей. Сто — судье в поле. По пятьдесят — флаговым. Однако напоминаем, в любом из вариантов полдела наш-то Лев Глебыч уже сработал сегодня.
А дальше? Способ?
Пожалуйста. Тоже не так сложно. Если тренер с Львом Глебычем заодно, судья дает ему знак: помоги мне! Тренер подзывает игрока. «Вася, — говорит он, — подергаешь у них семерку, лады?» А седьмой, — как разведка доложила, — парень у тех горячий, долго себя дергать он не даст. Чего и требовалось! Судья вытаскивает желтую карточку, а не то красную показывает. Вот и вдесятером уже команда. Ну и т. д. Подкаты в ноги судить можно, а можно в мяч. Штрафные, офсайты, пендали, угловые. Мало ли как. Можно, можно. Игра засуживается.
…На перерыв уходили 0:1.
Сычугин в раздевалке ходил туда-назад, отговаривал речь вроде по обязанности. Надоело уж ему, тренеру, по самые ноздри в такой футбол…
— Погоди-ка, — сказал Маштаков, отдыхавший посреди раздевалки на низкой скамеечке. — Судью, по-моему, закупили.
Ребята, кто поближе сидел, глянули только сбоку на него и промолчали. Проиграть — проиграть, куда ни шло, тем более на выезде, ну а вот эдак-то, с закупанием, совсем уж как-то хреново. Пакостно. Потому и перемолчали, не переглядывались даже.
Сычугин ходил, выцеживал что мог из себя, а слыхал он ту маштаковскую фразу или нет, покрыто мраком неизвестности. Если и слыхал или сам догадывался, что ему прикажете делать? Что, дескать, ребятки, игру закупили, а я, мол, попрошу не нервничать! Или что?
И только как выбегали из-под трибуны на поле, один момент был все-таки. «Ежли так, — обронил на бегу вратарь Паша Литвиненко. — Я ему в рыло сейчас дам!» Про судью-то. На что бежавший впереди него Маштаков возразил: «Ты погоди, Пашечка, ты тока не духарись!
Разберемся…»
И действительно, все почти сразу разъяснилось. Гера Чупов до черты не довел, свистнули — аут! Тот, семерка-полублатарек, что Шалыгина весь первый тайм за трусы хватал, теперь, когда вдесятером убегивались, к Санькову полез. Потом еще кое-что было, и еще, а после Саньков не выдержал и толкнул семерку руками в нашей штрафной. И Паша Литвиненко к этому гаду двинулся, поскольку с Шалыгиным он тоже все видел, да только он тогда не знал, — двинулся Паша, а Витя Маштаков его сзади попридержал. Деликатно, по-дружески. Погоди-погоди, мол. Стерпи! И слава богу, что так, потому как судья назначил за действия Санькова одиннадцатиметровый удар.
Волосы длинные, желтые, аккуратно назад зачесанные. Он (судья) бегает, а волосы у него не распадаются: из-за бриолина, наверное.
У Паши Литвиненко лицо — лучше б на него и не глядеть никому.
Нападающий ихний разбежался и ударил. Хуже, вероятно, чем мог бы. Верхом, и не в угол, а ближе к середине. Паша, угадав, прыгнул и дотянулся кончиками пальцев. Мяч о штангу, об ноги кому-то и за линию. И все так неожиданно, что все растерялись.
Кто сблизи видел, сколько метров от штанги до штанги, поймет…
Паша вскочил, когда «дошло» до него, забегал и заподпрыгивал огромными скачками.
— Закупили, суки! — завопил. — Закупили, а-а-а-а!!
Судья усмехнулся чуть-чуть на такую Пашину эксцентричность, но в смысл, чего кричит, не проник. Вопит, мол, человек от понятного счастья, ну и вопит.
А зря, вообще-то.
На тридцать четвертой минуте легонький наш Махотин протащил-просеменил правым краем и, пофинтив между двумя защитниками, навесил в штрафную поближе. Там еще двое-трое, стукнулись, и в суматохе от везунца Санькова мяч влетел. Боковой мигом флаг вверх: штука! Маштаков, Чупов, Паша Литвиненко и те из ребят, кто за судьей уже следили, откровенно оборотились и наблюдали за ним в упор. Если «закупленный», сейчас, мол, и проверится все. Пошел, побежечкой тонконого затрусил, ножки рыжие под государственными черными трусами так и замелькали у всех на виду. Длинный потом с фистульным разливом свисток. И указательный палец в центр поля. Так-то.
Го-о-о-о-о-о-о-ол-л!
Трибуны ошарашенно помалкивали: ихним воткнули-то.
Литвиненко бурым зоопарковым медведем заходил от штанги к штанге в ужасающем волнении.
Это уже пошло какое-то вдохновение! Гера Чупов долбанул метров с сорока по верхней штанге, — аж выгнулась: давай, бей по мне, Чупов! — аж закачалась вся. Сычугин с лавочки, бледный, поднялся, дыхнуть не смел, какая тут замена! Не спугнуть, не нарушить. И прошел левым краем в завершение ножом сквозь масло Маштак и влил, влил вторую им. Тихо, без суеты, в левый нижний уголок. Щечкой.
2:1. П о б е д а н а в ы е з д е. Так и ушли.
«Молодцы хлопцы!» — выкрикнул кто-то на трибуне, но пристыженно смолк. Свои, свои все же проиграли-то.
В раздевалке сидели не шевелясь. Маштаков, похудевший, привалился к стене в уголочке. Литвиненко расшнуровался, стащил майку, попыхтел-попыхтел, да и не нашел ничего лучше, как то же самое повторить: «Закупили, вишь, суки, ну!» И пошло-посыпалось. Саньков, за ним Гера Чупов, Маштаков, а там уж все, даже и Сычугин: «Гхы-гха-гха! Хго-хго-хга! Бу-хга-хга!» Вахтерши-гардеробщицы, буфетчица в буфете и желтоволосый набриолиненный судья в судейской слышали сей молодецкий смех. Слышал в просторном, украшенном вымпелами и знаменами кабинете смех и Лев Глебыч, приотодвинув для такой цели от волосатого уха теплую телефонную трубку.
