К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [25]
Расширеньем аорты могущества в белых ночах – нет, в ножах («День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…», 1935)
И зеркало корчит всезнайку («На мертвых ресницах Исакий замерз…», 1935)
Последний, чудный черт в цвету! («За Паганини длиннопалым…», 1935)
Стук дятла сбросил с плеч… («Стансы», 1935)
Речек, бающих без сна («Как подарок запоздалый…», 1936)
Тише: тучу ведут под уздцы! («Заблудился я в небе – что делать?..», вариант, 1937)
И хор поет с часами рука об руку («Обороняет сон мою донскую сонь…», 1937)
Или тень баклуши бьет («Слышу, слышу ранний лед…», 1937)
Как лесистые крестики метили / Океан или клин боевой[22] («Стихи о неизвестном солдате», 1937)
Миллионы убитых задешево / Протоптали тропу в пустоте, – / Доброй ночи, всего им хорошего / От лица земляных крепостей! («Стихи о неизвестном солдате», 1937)
Эй, товарищество, – шар земной! («Стихи о неизвестном солдате», 1937)
Это море легко на помине («Гончарами велик остров синий…», 1937)
1.3. Модифицированные идиомы в нормативном и метафорическом контекстах
К этой группе отнесены случаи незначительной модификации идиом или коллокаций. Например, в строке «Звук осторожный и глухой» (1908) коллокация глухой звук разделена словом осторожный (разбиение устойчивого сочетания здесь самый частотный способ трансформации). Идиома не в пример другим в строке «Это слава другим не в пример» («Стихи о неизвестном солдате», 1937) представлена в инверсированном виде. Ругательство к ляду дополняется окказиональными синонимами в строке «Послать хандру к туману, к бесу, к ляду» («Еще далеко мне до патриарха…», 1931). В этих и подобных случаях идиома / коллокация с легкостью узнается, несмотря на изменения (добавление уточняющего слова, легкое синонимическое варьирование).
Лексические модификации или вставки чаще всего работают на усиление идиоматического смысла. Принципиально важно, что сама идиома и ее семантика определяются легко и сдвига значения не происходит. Этим раздел 1.3 отличается от большого раздела 4, где устойчивые сочетания неявно присутствуют в тексте и, следовательно, их семантика накладывается на более очевидный лексический план и интерферирует с ним. Например, в строке «Обороняет сон мою донскую сонь» идиома охранять чей-то сон глубоко спрятана и переработана, поэтому такой случай мы отнесли к разделу 4. В разделе же 1.3 собраны примеры гораздо менее радикальных трансформаций (ср. «И прямо мне в душу проник» («Татары, узбеки и ненцы…», 1933) – залезть в душу), где базовый смысл идиомы отчетливо проступает, несмотря на лексическую модификацию и вырастающие из нее стилистико-семантические изменения.
Примеры даны списком, в хронологическом порядке, отдельно обозначена идиома или коллокация, которая опознается в тексте.
Мы ждем гостей незваных и непрошеных («Среди лесов, унылых и заброшенных…», 1906) – незваный гость
И не сносить вам, честные и смелые, / Своих голов! («Среди лесов, унылых и заброшенных…», 1906) – не сносить головы
Звук осторожный и глухой («Звук осторожный и глухой», 1908) – глухой звук
И сердца незаконный пламень («На влажный камень возведенный…», 1909) – пламень сердца
Высокий лад, глубокий мир («Есть целомудренные чары…», 1909) – на высокий лад (настроиться)
Был взор слезой приличной затуманен («Лютеранин», 1912) – затуманенный взор
Внушая тайный страх, карета («Царское Село», 1912) – внушать страх
Когда, душой и помыслом высок («Айя-София», 1912) – высокие помыслы и высокая душа
Кто, скажите, мне сознанье / Виноградом замутит («…Дев полуночных отвага…», 1913) – помутнение сознания
Стоит, прекрасная, как тополь («Американка», 1913) – стройная, как тополь
На них кустарник двинулся стеной («Обиженно уходят на холмы…», 1915) – идти стеной
Сияющей тонзуры честь («Аббат», 1915) – честь чего-либо (мундира, рясы)
Мы сходим медленно с ума («Когда на площадях и в тишине келейной…», 1917) – сходить с ума
Туда, где с темным содроганьем («Еще далеко асфоделей…», 1917) – с содроганьем
И руки слабые ломают перед ней («Когда Психея-жизнь спускается к теням…», 1920) – ломать руки
Ты все толкуешь наобум («Мне жалко, что теперь зима…», 1920) – сказать наобум
И кромешна ночи тьма[23] («Чуть мерцает призрачная сцена…», 1920) – кромешная тьма
Не к вам влечется дух в годины тяжких бед («Люблю под сводами седыя тишины…», 1921) – година бед
Под соленой пятою ветра устоит отвес («Нашедший подкову», 1923) – под пятой
Конь лежит в пыли и храпит в мыле («Нашедший подкову», 1923) – конь в мыле
Я скажу тебе с последней / Прямотой («Я скажу тебе с последней…», 1931) – прямо сказать
Я лишился и чаши на пире отцов / И веселья, и чести своей («За гремучую доблесть грядущих веков…», 1931, 1935) – лишиться чести
И ни крупицей души я ему не обязан («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – ни крупицы чего-либо и быть обязанным чем-либо
Мыслям и чувствам моим по старинному праву («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – по праву
Там зрачок профессорский, орлиный («Канцона», 1931) – орлиный взгляд
И пахло до отказу лавровишней! («Полночь в Москве…», 1931) – до отказа
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
История всемирной литературы — многотомное издание, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького и рассматривающее развитие литератур народов мира с эпохи древности до начала XX века. Том VIII охватывает развитие мировой литературы от 1890-х и до 1917 г., т. е. в эпоху становления империализма и в канун пролетарской революции.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.