К.Разумовский: Последний гетман - [45]

Он с удовольствием скушал из Глухова привезенный и здесь на жаровне подогретый обед и теперь сидел в кресле, поглядывал на синеющий… нет, голубеющий, как его Андреевская лента… издали спокойно извившийся Сейм. Эту ленточку не скомкаешь и в карман не спрячешь, как на черниговском бастионе. Красота!

При таком благодушном настроении привлек внимание какой-то невзрачный челн, барахтавшийся на реке, встреч течению. Явно не по силам было двум его гребцам, одним из которых, кажется, уселась женщина. Это с нагорья спокойным казался Сейм, а для четырех рук непроходим. Эк их угораздило! Течение прибило челн прямо к береговой круче, и гребцы напрасно табанили веслами. Единственное, что могли, – удерживаться на плаву, чтоб не относило вниз. Пройти вверх для них было немыслимо.

Для чего-то он, уползая камзолом вниз по осыпям, задумал спуститься к воде? Немногая оставшаяся охрана насторожилась – куда ж наш ясновельможный? Он махнул рукой, чтоб оставались наверху. Иногда ведь и гетману хочется каким-нибудь глупством заняться.

В челноке, прибитом к береговой круче, табанили веслами двое: старик в казацкой, не по росту длинной свите и девушка, тоже в слишком широкой юбке, с повязанной кое-как непомерной плахте8.

– Здесь водоворот! – крикнул. – Чуть пониже спуститесь, там можно пристать.

Они ослабили весла, тут же подхватило клокочущее течение, отжимая от берега.

– Да теперь-то жмитесь… несчастные гуляки! – вслед добавил, сам туда подвигаясь по узкой каменистой кромке.

Там была маленькая бухточка, которую гетман рассмотрел еще с нагорья, решив устроить причал для своих челнов. Они кое-как пристали, переводя дыхание. Когда подошел, в лодке обнаружилась и третья душа: старая женщина, ничком лежащая на днище. Стала понятна чужая одежда на плечах старика и девушки – женщина была в домашнем одеянии, в каком услужи-ют здешние шинкарки.

– Евреи, что ль? – спросил он помягче, чем подумал.

– Ага, жиды, пан добрый, – не заметя его снисхождения, привычным языком ответил старик. – Не губите, пане добродею! – пал он на колени, не замечая, что подхлестывает волна.

Кирилл Григорьевич при такой домашней поездке был, конечно, без мундира, да и в камзоле не самом лучшем. Все ж вид знатного пана повергнул в смятение и лежащую на днище женщину. Она приподнялась, обернулась носатым, чернявым, даже со следами усиков, лицом, с космами, подвязанными под горлом наподобие платка. Жидовка, сказал бы всякий, увидевший ее. Не от болезности, а для сокрытия ее лицом вниз упрятали. Вот жидов гетману только еще и не хватало!

Но сказал опять помягче:

– В Польшу или Литву бежите? По Сейму вам не подняться, быстр больно. Спуститесь на Двину, да по ней… поспокойнее…

– Там Чернигов, пане добродею, перехватят…

– Тогда нечего зря языком воду мутить! Отгребайте к тому берегу, там меньше течение.

Девушка, путаясь в чужих, длинных юбках, первой взобралась в лодку и взяла свое весло. Отца поджидала. Но он был разумнее женщин, потому низко поклонился, открывая истинное лицо:

– Мы не бежали б, пане добродею, да многих наших близких кого потопили, кого… – Договаривать не хотелось, и так ясно. – За доброе слово спасибо, пан незнаемый…

Он взял другое весло и сильно оттолкнулся от берега, прежде чем спустить его в воду.

Поднимаясь по круче, здесь более пологой, Кирилл Григорьевич заметил следы старых ступенек. Кой-где сохранились плоские камни. Значит, правильно он высмотрел бухточку для своих будущих кораблей.

Уже темнеть начало, пора было идти в шатер. Но с какой-то непонятной тревоги – а может, и жалости? – еще постоял на берегу, посматривая, как трудно дается течение слабосильным гребцам, даже и по тому, пологому берегу.

– Все равно утонут, ваше сиятельство, – за его плечом заметил наблюдавший все это охранник.

Кириллу Григорьевичу не понравилось:

– А ты чего здесь торчишь?

– Так служба моя такая… – в недоумении погремел охранник саблей по камням, разворачиваясь в сторону шатра.

Кирилл Григорьевич немного устыдился, садясь в шатре за накрытый стол, позвал сквозь парусное полотно:

– Поди сюда.

Когда охранник, распахнув полость, предстал, указал на свободный походный стулец:

– Посиди со мной. Испей. Немного можно. Те, что в посаде, накормлены?

Охранник видел добродушие гетмана: присел, выпил поданный бокал, подогретое жаркое зубами молодыми оценил по достоинству.

– Родом-то откуда?

– Отсюда, с Сейма ж, ваше сиятельство.

– А говоришь вроде как по-хохлацки?

– Так мы ж из Твери… беглые, сами понимаете, ваше сиятельство…

– Да, да, понимаю! – смутился Кирилл Григорьевич.

Как-никак, гетман должен знать, что казаки далеко не все хохлацкого роду. Да и спрашивать – кто, откуда – не принято. Извиняясь за свою оплошность, другую чарку предложил, но охранник отказался:

– Никак нельзя, ваше сиятельство. У шатра нас только трое и осталось. Снов вам хороших… – поклонился, уходя и плотно задергивая полость.

Хоть и на верховом ветру, но комары, конечно, попискивали. Кирилл Григорьевич разделся и залег на кровать, застланную толстым шелковым одеялом. В ногах и турецкий ковер был предусмотрительно скатан. Хотя зачем? Хватит и шелкового тепла. Накрылся с головой, чтоб ничего над ухом не пищало… и погрузился в сладкие сны, всего-то при одной ночной свече.