Все знали уже, конечно, суть указа, но как публично, с восторженным усердием, не пошуметь по такому поводу? Бутурлин, по раннему времени уже пьяненький, зычно этак крякнул, выставляя брюхо:
– Значит, нашего полку прибыло?..
– Хоть не фельдмаршал я, а рад за такой полк, – поддержал Панин.
Румянцев, словно при последней своей битве, победно выкрикнул:
– Виват! Виват!
Екатерине нравилось, что тягостное низвержение гетмана шло под такие дружеские крики, махнула ручкой, как бы подавая сигнал:
– Ах вы, мои воители! Не продолжить ли баталию в столовой? Фельдмаршал Разумовский?..
Он с готовностью подхватил опустившуюся было ручку и первой парой повел Государыню в столовый зал.
Там уже все было готово для пира. Государыня усадила новоиспеченного фельдмаршала по правую руку, не взирая на протесты Бутурлина, который был старшим фельдмаршалом, стало быть, первое место возле Государыни полагалось ему. Отшутилась:
– Ай-яй-яй, мой главный фельдмаршал! С молодыми-то мне хочется посидеть иль нет?
Невзирая на чины, на Бутурлина зашикали:
– Иль да!
– Иль да!…
Пир в честь фельдмаршала Разумовского был знатен, и о гетманстве малороссийском как-то само собой забылось. В обращении и разговорах был «граф Разумовский», был «фельдмаршал», «измайловский полковник», даже «президент Академии», но «гетмана» – нет, такого слова не слетело ни у кого с языка. Истинно говорят: кто пьян да умен – два угодья в нем. Угождать здесь любили. Неглупы были сидевшие за столом. Как Государыня к Разумовскому обращалась, так и они повторяли. Не на что ему было обижаться. Эка важность – Малороссия! Под конец Екатерина шепотком прибавила:
– Остальное завтра будет. Бог даст, не пострадают ваши детки, мой фельдмаршал.
Он склонил голову в знак того, что понимает неуместность «всего остального».
– Одно тревожит меня, моя Государыня… – уже навеселе заглянул ей в глаза. – Где ж изволит быть мой друг Григорий Орлов?
Она было нахмурилась, поскольку это тоже было неуместно, но все ж не стала скрывать:
– Ваш друг, как мне сказали, с утра болен зело…
– Ай, нехорошо Григорий Григорьевич! – под общий придворный гул посетовал Разумовский, про себя-то подумав: «Да-а, с утра пьян зело…»
Так вот день 10 ноября и закончился. Рас-прекрасно!
А назавтра, явившись, как полагается, с благодарным визитом, он еще в приемной из рук кабинет-секретаря Теплова получил другой указ: о пожизненном гетманском содержании в 50 000 рублей, с прибавкою из малороссийских доходов 10 000, да городов Гадяч и Батурин, да гетманский дворец, построенный на казенные деньги, да волости некоторые, к городам сим прилежащие, все в наследственное владение.
Оставшись после падшего триумвирата единой на троне, Екатерина II могла теперь не только казнить, но и миловать.
С такой Государыней и жизнь прекрасна, не так ли?
