К отцу - [78]

Мой отец, дядя и еще какие-то люди держали дедушку, а он вырывался из их рук и что-то кричал, обращаясь к своему брату.

Бледный, с трясущимися руками, дядя Александр стоял у окна, готовый проломить его и вывалиться в сугроб. Борода у него тоже тряслась, со лба срывались капли пота…

— Тятя, не дело. Не придавай значения, тятя, — успокаивали деда. — Отдай топор, это он спьяну…

Наплывами издалека все доносятся и доносятся слова… И в памяти высвечиваются лица близких людей. Лицо деда, лицо бабушки… И лицо Ленина, который улыбается мне со стены.

Улыбка Ленина освещала мое детство.

4

Были дни радостные. Но были и плохие дни. И у меня и у моих родных. Увидев собственными глазами, я понял, как «переламывает» жизнь людей. Всякая несправедливость оставляет в душе горечь. Но все-таки душа полна другим — светом большого и надежного счастья и сознанием того, что в жизни сбывается самое заветное.

Я часто вижу себя мальчонкой пяти-шести лет. Стоит этот мальчонка в деревенской горнице и, задрав голову, смотрит на Ленина. А Ленин с улыбкой будто говорит ему:

«Ничего, дружок, не унывай, все будет хорошо».

Так и случилось в действительности. И если не со всеми — в малом, личном, то с очень и очень многими — в большом, громадном!

Я знаю: новая жизнь примирила в конце концов деда и дядю Александра. Их сыновья ушли на фронт и не вернулись. Грустно мне рассказывать, как умерли бабушка, дядя Александр, как в военную зиму снесли на погост деда. Грустно… Да, но чтобы без утрат и скорбей — так не бывает. Отмирают старые побеги. Вырастают новые. И много их выросло. Но уже в другие годы. Они помнят о других днях. А о тех, о моих?.. Может, одного меня волнуют сейчас воспоминания о тех днях, мелькают, как в тумане, полузабытые лица, доносятся обрывки фраз… слова бабушки… слова деда… Кружится и кружится земной шар, наматываются годы, скрываются за горизонтом и солнечные и хмурые дни… Что еще забудется через десятилетие?

«Ничего, дружок, не унывай, все будет хорошо».

И мальчонка твердо верит: все будет хорошо.

Надо бы в музеях хранить старые портреты. Сколько их, оставивших неизгладимый след в жизни людей!..

Тот ленинский портрет, портрет моего детства, остался в сельской избе.

Сколько лет он висел у нас на стене? Год, два, три? Мне кажется, целую вечность. Зима сменялась летом, наступала осень, снова выпадал снег, уезжали и приезжали близкие мне люди, надолго уехал учиться отец… а добрый старик с красным бантом на груди оставался на своем месте и неизменно поглядывал на меня.

В то время я был убежден, что Ленин глядит только на меня. Это было, совсем нетрудно проверить. В какой бы угол я ни забивался, все равно доставал меня улыбчивый взгляд: «Ну как живешь, дружок?»

У детства много открытий. Это — самое для меня чудесное. Я думал, что никто не догадывается о моей тайне, гордился ею и хранил до тех пор, пока сам не открыл причину иллюзии. Но незримые нити, тянущиеся из детства, никому не оборвать. Если ты мальчишкой в мечтах парил над крышами, как птица, — всю жизнь тебе летать в поднебесье. Если в светлые детские годы поразила, как чудо, и увлекла тебя книга, — с книгой ты навек и останешься. Если тебе казалось, что на заре своего дня ты жил рядом с Лениным, — значит, так оно и есть на самом деле.

5

Так оно и есть на самом деле…

Так оно и было.

Прошло лет десять или даже больше. Остались позади школьные годы. Шла всенародная священная война. Я учился в военно-авиационной школе.

Однажды перед отбоем курсанты заговорили о Ленине. В нашем взводе служил курсант, дед которого был старым большевиком и хорошо знал Ленина. Он встречал Ильича на Финляндском вокзале в Петрограде, выполнял поручения вождя. Не раз видел Ленина и отец этого курсанта, тоже член партии с дореволюционным стажем. Он рассказывал сыну, когда и как это происходило.

— Когда? Как? — закидали курсанта вопросами.

К сожалению, ничего интересного, никаких подробностей он припомнить не мог. Да и косноязычен к тому же был этот счастливый парнишка: мямлил, выталкивал по слову, заикался.

— Неужели забыл? Ну припомни что-нибудь! — умоляли незадачливого рассказчика. А он словно не понимал, что от него требовалось.

И вдруг мне стало так обидно, что я помимо своей воли и совершенно неожиданно для себя объявил во всеуслышание, что тоже видел Ленина. Правда, всего один раз и в самом раннем детстве, но видел все же, собственными глазами видел! Ленин, мол, приезжал в то село, где я родился. Конечно, мне неизвестно, зачем он приезжал. Может, по делу. А может, на охоту. Это было зимой. А Ленин, как известно, любил в свободное время поохотиться. Вот это все я и выпалил, обиженный, на курсанта, который не мог толково рассказать нам о Ленине и о своих родных, которым посчастливилось жить и работать рядом с Лениным.

Выпалил — и замер, ужаснулся. Непредумышленная ложь потрясла меня, ошеломила. Как? Это я видел Ленина? Я сказал про себя?!

Мне показалось, что меня, жалкого лгунишку, засмеют, опозорят. Но ничего подобного не случилось. Никому и в голову, должно быть, не пришло уличать меня во лжи. Все повернулись ко мне, наперебой забросали вопросами. Мне поверили!