К отцу - [44]

Маняша тупо глядела на коробочку, которая таила в себе… ну, если не чудо, то какую-то удивительную загадку. Ошарашила ее эта неожиданная коробочка. Мысль, что Пашка Кривобокова возвратит ей колечко, добровольно возвратит, не требуя взамен благодарности, не укладывалась у Маняши в голове. Не понимала сна сейчас и того, как могла Пашка сохранить колечко, пройти с ним через всяческие искушения. Значит, прятала? Нет, не могла охватить Маняша всего, не сходились вроде бы концы с концами.

Женщина, принесшая коробочку, все еще стояла под окном, дядя Лукьян добился своего, она ввязалась с ним в спор. И можно было бы выскочить к ней или просто позвать в окошко, расспросить по-хорошему. Но Маняша на это не решалась. Весь опыт ее жизни, — а бывало всякое, — заставлял Маняшу поостеречься. Может, Пашкина посланница и не знает, что за штуку она принесла. Начнет сама расспрашивать, пойдут разговоры… Нет, уж лучше помалкивать, а там видно будет… все само собой установится… Вот сын приедет… что посоветует.

Маняша решила: надо подождать до приезда сына. Он в августе обещал побывать. В Павловское, говорит, полетим, мама. Недельку поживем, по твоим тропкам побродим. Где ты рыжики брала, что это за Водохлыща там такая… Да август давно начался, середка месяца близко. Скоро должен появиться сынок. Тогда и покажет ему колечко Маняша. Помнит ли он? Навряд ли, давно это было. Как он полез в ворох хлама ручонкой, вытащил что-то блестящее. «Мама, что это?» — «Что нашел, то и будет», — ответила меньшому Маняша. Но поинтересовалась: что же такое? Глядит, а у сынка на ладошке колечко, нечаянный подарок. Кто подарил, до сих пор не знает. Чудеса! Видно, случайный кто-то по ошибке ей в карман шубейки колечко сунул. Хотел в другой, попал в ее карман. Мало ли что бывает. А Василий тогда вроде бы заподозрил нехорошее. Приревновал. Да и то сказать, кому это понадобилось — такой подарок дарить. Не копеечная вещь, теперь Маняша хорошо знала, что не копеечная. Золотое колечко и бриллиант настоящий, не стеклышко какое-нибудь, это ей Пашка честно открыла. А колечко-то, выходит, у себя держала. Не спустила вместе с остальными побрякушками. Ну и Пашка, Павла Александровна!.. Поди-ка, пойми ее…

Маняша потянулась к коробочке, вынула колечко. Блеснул белый, как ледок в ясный морозный день, камешек. Случалось, в молодости любовалась им Маняша. Тайком вынет, на палец наденет. Испугается мышиного шороха, скорее снимет, спрячет кольцо. На какой она палец его надевала? Теперь колечко и на мизинец не лезет. Кривые стали пальцы, крючковатые, на каждом по мозолистому горбу, а то и по два. Нет, не надевалось кольцо ни на один мизинец, ни на другой. Ноготь пролезет, а дальше ходу нет. Пашка-то носила ли его? Вряд ли, у нее все пальцы были толстые, мясистые. Кто же носил колечко это? Когда? Одна тайна у нее в жизни, только вот эта…

— Да отстань, отстань ты от меня! — явственно донеслось с улицы. — Пристал как банный лист!..

Это все Пашкина посланница отбивалась от настырного дяди Лукьяна.

«Да как хоть звать ее? — опомнилась Маняша. — Забыла и спросить!»

Она сунула колечко в коробку, заметалась по комнате. Куда бы спрятать. В шкаф? Да кто его знает… Сунула под матрац. И тут почувствовала, что какое-то дело упустила. Что-то должна была сделать, а не сделала. Не пообедала? Ну да не до этого было. А что тогда?..

Маняша выскочила на крыльцо. Калитка на улицу была распахнута настежь. Возле нее никого не было. И голосов не раздавалось за забором.

— Эй, дядя Лукьян?..

— Что, Маняха? — отозвался Родимушка из глубины двора. — Я тут, у тебя…

У нее, значит. Залез в чужой двор, старый бес, и хозяйничает.

— А где женщина?

— Ушла. Вырвалась. Ну вот. Правда, она никому не ндравится. Я говорю: конец твоей леригии, поповским мракобесиям. А она свое твердит. Темная! Ну да теперь призадумается. Это ей даром не пройдет.

— Ты меня извини, Лукьян Макарыч, — осерчав, сказала Маняша, — но, по-моему, после пожара у тебя голова совсем покосилась! Вот чего ты к женщине этой привязался? Она не к тебе пришла, и твое тут дело сторона. Стоял бы да помалкивал. Что она обо мне подумает, какого я у себя химика приветила!

— Чего это ты, Маняха, вдруг взъярилась? — удивился дядя Лукьян. — Будто подменили тебя. Пра слово.

— А чего ты тут ходишь?

— Ты же сама позвала. Стакашек вынесла. Я инцативы не проявлял. А потом, понятное дело, наливочка меня развеселила, но тут я не виноват. Мы обои с тобой виноватые. Ну вот. А теперь я зашел, чтобы туалет у тебя поглядеть, — Родимушка неодобрительно покачал головой. — Маняха, переделывать надо. Позови, я тебе туалетик за милую душу сделаю. И вылазить не захочется! Пра слово. Мне теперь денежки нужны будут. Но с тебя я много не возьму. А то у тебя туалет, можно сказать, непригодный. Нельзя так жить в наше время. Позовешь, так я завтра же могу и начать. Сделаю по-хозяйски!

— Ты у себя по-хозяйски делай! — еще больше возмутилась Маняша. — Мастер какой нашелся! Что же избенку свою не украсил? Она у тебя и до пожара была, как курица общипанная. И поди ты вон, не шастай по двору моему. Поди, тебе говорят, поди!