К островам Индийского океана - [10]
Встреча наша с капитаном имеет тайную цель, и Плахова уверенно направляет беседу в нужное русло:
— Во время экспедиции в Океанию на «Дмитрии Менделееве» нас, художников, не брали на первые высадки, именуемые «разведкой», бог знает каких усилий стоило нам пробиться на Берег Маклая в Папуа-Новой Гвинее, где лишь восьмерым из ста восьмидесяти человек было разрешено работать в деревне Бонгу, среди папуасов.
А ведь нам быть участниками всех событий просто необходимо!
Касаткин слушает внимательно, постукивая пальцами по кожаному подлокотнику кресла.
— Ясно! — произносит он свое излюбленное словцо и улыбается хорошей улыбкой.
Пару месяцев спустя после ухода из закрытой гавани столицы Маврикия Порт-Луи мы все-таки попадем в настоящий тяжелый шторм. Разгулявшийся ветер, как игрушку, будет укладывать корабль с боку на бок, неподвижные предметы сорвутся с мест. Тогда добродушный взгляд капитана станет стальным и в голосе уже не будет этой раздумчивой мягкости.
Овеянное романтикой моряцкое ремесло — самое древнее на земле, со своими до конца преданными ему рыцарями. Наверное, быть моряком — это знать, что размеренная, спокойная жизнь тебе не дана и ее такой никогда не будет. Для этой категории людей ни с чем не сравнимо счастье, когда литой якорь, громыхнув, уляжется на палубу и впереди по курсу заплещется без конца и края вода.
— Владимир Георгиевич, расскажите, пожалуйста, о себе.
Рассказ капитана Касаткина. В шестнадцать лет я ушел из дому. Работать. Матросом в Калининградский флот. В 1941 году мой отец погиб, мать и сестра ушли на фронт медсестрами.
Сейчас уже полвека прожито. Половину жизни своей учился, половину плавал. Много под парусами ходил, по Северной Атлантике, к Исландии, за Фарерские острова, за Полярным кругом. А в 1952 году пошел матросом на СРТ — тогда еще не было промысловых орудий лова, все приходилось делать вручную. В первый раз в жизни попал в циклон, когда мне семнадцати не было, я на судне практику проходил.
Большой силы был циклон. Мы в центре оказались. В ту ночь в этом районе погибли три советских корабля, двадцать других судов под флагами разных стран исчезли, пропали без вести.
Так вот, циклон вторые сутки держался. Трюмы были наглухо задраены, но все равно туго приходилось. В шестнадцать часов волна разбила радиорубку, унесла за борт боцмана. Судно давно на боку лежало, воду откачивали. Так случилось, что спасательные пояса достать никто не успел: они в затопленных каютах остались. Ветер был сумасшедший — здоровых мужчин с ног сбивало. Многие у нас погибли, меня же и нескольких матросов за борт смыло.
Вода — не более двух градусов. «Холодно» — не то слово. Знали мы: кораблей в этом районе нет, все, кто успел, от циклона ушли, SOS посылать некому, да и радиорубки давно нет. Ну, я кое-как на воде держусь, друг друга в водоворотах почти не видим, помню лишь — паренек один рядом со мной был. Неожиданно нас обоих вал на гребень вскинул, вижу — вроде огонек мелькнул. Сначала решил — показалось, неоткуда здесь кораблю быть. А в голове одна мысль: глубина под нами три тысячи метров, холод ледяной, пена вокруг ревет, под ней и воды не видно.
Знаете, на море такие случаи бывают, порой и поверить трудно. Словом, не привиделся мне огонек, это наше советское судно, тоже СРТ. Не знаю уж, как они к нам подошли, как из воды вытащили. Окоченевших. Без сознания. Робы, что надеты были, заледенели, колом стояли, пришлось их с тела ножами срезать.
Судно, что нас спасло, лазарета не имело. Условий никаких. На одну койку нас по двое положили, чтобы друг друга грели. И что самое удивительное, когда отогрели, пересчитали, до фамилий дело дошло… Знаете, что оказалось? Брат мой родной на этом СРТ плавал. Это он в ту ночь на вахте стоял и знать не знал, что меня спасали. Мне, конечно, трудно рассказать, как мы потом встретились.
Плахова не умеет держать паузу и не выдерживает:
— И что потом было?
— Выжил. На землю вернулся. Стал дальше учиться, практику на море проходить…
— И это после того, что случилось?
— А что особенного, любил я эту профессию. С тех пор многое минуло, на танкерах пришлось ходить, на плавбазах. Сейчас главным качеством моряка должна быть грамотность, сложнее на море стало. Флот вырос, тоннаж увеличился, да и скорости не те. Теперь наша работа требует большого напряжения, больших знаний. Хотите знать, в чем сейчас главная беда? Часто приходится встречаться с безграмотно действующими судами, это самая большая в море опасность. Причина? Не во всех странах звание «командир корабля» присваивается добросовестно, отсюда и результат. Конечно, тяжело плавать, только я себе другой работы не представляю.
— Так вот, — задумчиво продолжает Владимир Георгиевич. — Я еще в детстве дал себе клятву: буду капитаном. Если на корабле воспитать людей не смогу, значит, сам виноват, сам все делать буду, а с палубы не уйду. И произошел со мной такой случай.
Шли мы на корабле «Карл Линней», приписанном к Калининградскому пароходству, с восемнадцатью тысячами тонн водоизмещением. Раньше этот корабль назывался «Кавказские горы». Стали Вискай проходить, в одну сторону прошли хорошо. А у моряков примета такая есть: если Бискай в одну сторону нормально пропустит, обязательно дождется и на обратном пути прихватит. Взяли мы в Южной Африке большой палубный груз, домой идем осенними штормами. Я приказал хорошо раскрепить груз, но чувствую, у команды ощущение безопасности возникло, и такое в нашем деле случается.
