К новой свободе. Либертарианский манифест - [42]

Более того, мы обязаны поставить под вопрос саму идею изъятия человека из сферы действия закона. Выделенным таким образом людям это может пойти скорее во вред, чем на пользу. Представим себе, например, что два человека, А и В, совершили одинаковое преступление – кражу, обычно наказываемую пятилетним тюремным заключением. Предположим, что В избежал наказания, потому что был объявлен психически больным и помещён в соответствующую клинику. Либерал исходит из предположения, что, скажем, через два года государственный психиатр признает В исцелившимся, вернувшимся в нормальное состояние и, соответственно, выпустит его на свободу. А что если психиатр никогда не сочтёт его здоровым или признает его таковым спустя много-много лет? Тогда В за простое воровство может оказаться пожизненным пациентом психиатрической клиники. Получается, что либеральная концепция неопределённого срока заключения, когда срок зависит не от тяжести совершённого преступления, а от того, как государство оценивает состояние психики правонарушителя или его готовность к сотрудничеству, – это наихудшая форма тирании и дегуманизации правосудия. Более того, это тирания, подталкивающая узника к попытке обмануть государственного психиатра, в котором он совершенно справедливо видит врага, и убедить его в том, что он вполне исцелился и может быть отпущен на свободу. Называть этот процесс лечением или исправлением – просто издевательство над этими словами. Намного более принципиален и человечен подход, когда с каждым узником обращаются в соответствии с объективным уголовным кодексом.

6. Личная свобода

Свобода слова

В области личной свободы существует множество проблем, не попадающих под категорию принудительного труда. Свобода слова и печати издавна ценилась теми, кто называет себя «защитниками гражданских прав». Слово «гражданских» означает здесь, что экономическая свобода и права частной собственности для них не эквивалентны друг другу. Но мы уже видели, что свободу слова можно абсолютизировать, только если она включена в круг общих прав собственности человека (включая право на свободное распоряжение собственной личностью). Так, человек, обманно крикнувший «Пожар!» в заполненном театре, не имел права так делать, потому что тем самым он ущемил договорные права собственности владельца и зрителей.

Но если оставить в стороне посягательства на собственность, свобода слова всегда будет пользоваться самой решительной поддержкой каждого либертарианца. Свобода публиковать и продавать любые тексты становится абсолютным правом, к какой бы области ни относился текст. В этом защитники гражданских прав хорошо себя зарекомендовали, и покойный судья Хьюго Блэк был особенно известен тем, что ссылками на Первую поправку к Конституции упорно защищал свободу слова от всех правительственных посягательств.

Но есть области, в которых даже самые пылкие борцы за гражданские права утрачивают чёткость позиции. Как быть, например, с подстрекательством к беспорядкам, когда оратора объявляют виновным в том, что он возбудил толпу, которая потом разбушевалась и совершила преступления против личности и собственности?

На наш взгляд, подстрекательство можно считать преступлением, только если мы отказываем каждому в свободе воли и выбора, если мы исходим из того, что когда А говорит В и С: «Вы, двое, бейте и крушите!», то эти В и С беспомощно обречены подчиниться ему и пойти на преступление. Но либертарианец, верящий в свободу воли, должен настаивать, что, даже если А ведёт себя аморально и безответственно, когда призывает к беспорядкам, это всё-таки лишь пропаганда и его действия не должны подлежать уголовному наказанию. Разумеется, если бы А и сам принял участие в беспорядках, тогда подлежал бы наказанию и он. Более того, если А является главарём организованного преступного объединения, который приказывает своим приспешникам: «Идите и ограбьте такой-то банк», то, конечно, по закону о соучастии он становится участником или даже организатором преступления.

Если же пропаганда не является преступлением, то не является им и сговор для пропаганды, потому что вопреки неудачным формулировкам закона об ответственности за преступный сговор, сговор (т.е. соглашение) сделать что-то не может быть более преступным, чем само деяние. (А, по сути дела, как иначе можно определить сговор, если не как соглашение между двумя или более лицами о совершении чего-то, не одобряемого тем, кто даёт определение?)[1]

Есть проблемы и с законом о клевете. Было признано законным ограничение свободы слова, если это слово ложно или злонамеренно вредит репутации какого-либо лица. Иными словами, закон о клевете утверждает право собственности человека на свою репутацию. Однако репутация не может быть собственностью человека, потому что она является функцией субъективных чувств и отношений других людей. А поскольку в реальности никто не может владеть умом и отношением другого, это означает, что буквальное право собственности на свою репутацию невозможно. Репутация каждого постоянно меняется в соответствии с мнениями и отношением других людей. В силу этого словесные нападки не могут рассматриваться как посягательство на право собственности, а потому не должны подлежать ограничению или преследованию в суде.