К Лоле - [38]
Теперь открой шторы, в комнате слишком темно. На подоконнике стоит наполненная на ⅔ трехлитровая банка с пучеглазой золотой рыбкой в голубоватой воде. Догадываешься, откуда она взялась? Наверное, ее забыл кто-то из вчерашних гостей. Не совсем так — я ее туда поставил в награду себе за живость восприятия, следствием которого явилась великолепная яркость моих воспоминаний. Только что? Нет, затрудняюсь ответить когда, потому что едва ты начинаешь упоминать о времени, оно, как клин, вонзается между нами, мешая изменить глагол, не позволяя игнорировать будущее в прошедшем и вырывая нас обоих из блаженного созерцания рыбки на окне.
Она смотрела подобно старой знакомой, с равным вниманием блуждая взглядом то по моему лицу, то по боковине располневшего шкафа, то осматривая стекло, и продолжала волновать воду широким лучезарным хвостом. Я дал ей имя Чанчала и отнес в больницу к Юрию вместе с двумя грейпфрутами и коробочкой сухого корма. На следующее утро вновь позвонил Зоре. Разговаривал как ни в чем не бывало, спокойно попросил о встрече, мгновенно подавил внутреннее ликование, услышав, что она согласна, напоследок спросил о театре, преувеличенно вежливо попрощался, повесил трубку и воспел себе хвалебную оду, составленную из отрывков разнообразных мелодий франко- и англоязычных исполнителей.
Помпезное восшествие к себе на четвертый этаж на миг омрачилось представлением о плачевном состоянии моего гардероба. Мне не в чем отправиться на свидание с девушкой-звездой. Впрочем, меня мог бы выручить свидетельский костюм: владелец пиджака и брюк согласен был ждать до четверга, а хозяин обуви отсутствовал целую неделю, но что в таком случае я одену на следующую встречу? Выгладив брюки, я вернул арендованные вещи, а потом сел по-турецки на кровать и оглядел подоконник с оставленной на нем немытой сковородкой. Выход есть: взять деньги в долг у бутлегеров из триста двадцатой, поехать в новые торговые ряды на Петровке, купить там, отсчитывая сумму новенькими бумажками, хрум-хрум, ладные джинсы и черные казаки с усеченными носами, напялить на себя обнову, испытать продолжительный экстаз, чувствуя сковывающую ноги новизну, выпендриться перед Зорой, из ложной скромности не решаясь задать вопрос: «А какая джинсовая фирма тебе больше нравится?», вернуться домой, сесть в ту же позу и не знать, как рассчитываться с кредиторами.
По таким этапам я и пошел. Нетерпение визуального кайфа было так велико, что я попросил у продавщицы разрешения переодеться в глубине ее шатра за шторкой, а затем, держа в руке пакет, куда была свалена бывшая одежда, перешел через улицу к магазину, где работала неизвестная Л. Р. И там предстал у зеркала в новом, так сказать, жениховствующем обличье. Конечно, воздыхатели Зоры имеют сто очков вперед, потому как отобраны не случайно. Представляю, как Зора действует, включая в нужный момент свое всепобеждающее обаяние, которое незаметно превращает избранных ею обычных людей во взволнованных поклонников.
Эти не совсем, впрочем, обычные люди иногда останавливают свои замечательные автомобили около ее магазина и входят внутрь в развевающихся брюках, решительно выстукивая по полу каблуками дорогостоящих ботинок, чтобы, приблизившись к прилавку, за которым стоит молодая спелая девчонка с кокетливой улыбкой на лице, купить «Паркер» с корпусом под розовый мрамор, а еще, как оказывается, и затем, чтобы пригласить Зору поужинать или для начала просто сделать комплимент ее пребольшущим псевдонаивным глазам.
Принимает ли она приглашения, я догадываюсь, но не знаю наверняка: когда я спросил ее об этом, она рассмеялась и назвала меня «мальчиком», но не простым, а «милым», хотя я бы и тогда не обиделся. Невзирая на то что я не отворяю дверей перед теми, кто покупает у Зоры ручки с широкими золотыми перьями, не подаю им кофе и не тру тряпкой лобовые стекла их автомобилей, я все равно именно тот, кем назвала меня моя новая знакомая, и какое значение имеет, что твердит об этом мое самолюбие. Ведь человек не таков, каким он себя полагает, а таков, каким его видят окружающие, он представлен в обществе мнениями посторонних людей. Наверное, поэтому я никому и никогда не расскажу о своей собственной иерархии общества. Никому, в том числе и Зоре — на ее «мальчик» я улыбнулся и кивнул, и был ей искренне благодарен за то, что она идет со мной рядом, слушает мои пустячные истории, соглашается зайти в дешевое кафе, где нет даже стульев, поэтому я усаживаю ее на подоконник и с громким дребезгом придвигаю к ней стол на высокой куриной ноге.
— Значит, ты опечален тем, что в людях иссякает романтизм? — спрашивает она, без труда вылавливая рыбку из пруда — центральный мотив, звучащий в потемках моих предшествовавших повороту в кафе рассуждений. Не хочу показаться Зоре дураком. Достаточно славы оплывшего носа. Пока набираю воздух для очередного нырка в маняще-пугающий омут умозаключений, Зора говорит: «Я и вправду проголодалась». Она откусывает от пирога с черносливом и, жуя, поворачивает золотистую башенку, чтобы рассмотреть причину шума около кассы.
— Нет, Зора, я просто завидую нашим родителям. Когда они были молоды, даже государственный треп имел романтический привкус. Ты, наверное, видела плакатики с объявлениями метрополитена об обучении молодежи. Там есть такая фраза: «Машинистам и помощникам машинистов предоставляется бесплатная форменная одежда», — разрядкой выделено слово «бесплатная». В шестидесятых выделили бы не это, а следующее за ним слово. Сожалею, но культ профессий полностью обновился под влиянием денег.
Роман Флоры Олломоуц «Серебряный меридиан» своеобразен по композиции, историческому охвату и, главное, вызовет несомненный интерес своей причастностью к одному из центральных вопросов мирового шекспироведения. Активно обсуждаемая проблема авторства шекспировских произведений представлена довольно неожиданной, но художественно вполне оправданной версией, которая и составляет главный внутренний нерв книги. Джеймс Эджерли, владелец и режиссер одного из многочисленных театров современного Саутуорка, района Национального театра и шекспировского «Глобуса» на южном берегу Темзы, пишет роман о Великом Барде.
Кузнецов Михаил Сергеевич родился в 1986 году в Великом Новгороде. Учился в Первой университетской гимназии имени академика В.В. Сороки и Московском государственном университете леса. Работал в рекламе и маркетинге в крупных российских компаниях и малом бизнесе. В качестве участника литературных мастерских Creative Writing School публиковался в альманахе «Пашня». Опубликовано в журнале «Волга» 2017, № 5-6.
Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.
Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.