К Лоле - [36]

— Ты вроде без синяков, — сказал он, двукратно просканировав меня взглядом с головы до ног.

— Да, спасибо.

— Пойдем-ка на крышу от греха подальше. Сейчас менты пожалуют. Все бы ничего, но одному, кажется, ногу сломали. Он выхватил на лестнице нож и давай махать им вслепую. Чуть без глаза меня не оставил, идиот.

Мы вернулись в комнату, взяли уличную одежду и пошли к пожарной лестнице. На плоской крыше продолжился наш разговор:

— Где Катя?

— Я отправил ее домой на такси.

— В Ховрино?

— Да. У нее фингал — тоже дралась.

Когда я стоял в умывальнике, жуткой судорогой свело скулу. Я подергал лицом — боль пропала. Сейчас на холодном ветру опять заныла челюсть, пришлось вытянуть и держать рукой воротник. Ночь тлела изнутри. В выемке неба вращалась луна. Отделенные от нас горой света, похожие на темные силуэты жителей побережья, на краю противоположной крыши тоже стояли люди.

Невдалеке закутавшийся в одеяло Читатель, покачиваясь на стуле, освещал страницу книги карманным фонариком. Николай посмотрел на него неодобрительно: «Больной фанатик! Давай сбросим его вниз?» С крыши мы наблюдали движение машин у подъезда. Милицейский бобик уехал порожняком, вряд ли кого обнаружив на месте побоища, только, быть может, прихватив за «жэ» ранее драматических событий уснувшего на лестнице Ж., не способного давать свидетельские показания по причине косых очей и заплетающегося языка. «Скорая» не появилась. Николай наклонился и плюнул вниз. «Слава Богу, — сказал он, — значит, все целы. Еще пяток минут — и я поеду». Вскоре он пожал мне руку, выстрелил незагашенным окурком в сторону Читателя и, продзынькав подошвами по ступеням железной лестницы, удалился. Так, Сражением Ножа и Вилки и последовавшим за ним Прощанием на крыше закрылся миф о таинственной ховринской диве.

Ночью коротко взвыла сирена. Юру увезли с аппендицитом. Я помогал нести его на носилках до машины. Оксана шла рядом и взволнованным голосом повторяла: «Юрец, держись!» Врачу: «Мне можно ехать с вами?» Мне: «Антон, закроешь комнату, ключи не помню где, сам посмотришь, кажется, на столе оставила».

Вернувшись на этаж, я пошел прочищать заложенную носопырку. Сильно сморкнулся и почувствовал, как правая сторона носа вздувается, образуя упругую опухоль. С приложенным к новообретенной части лица мокрым носовым платком прошел по коридору и завернул в распахнутую дверь комнаты, из которой орала музыка. Там, кое-как повалившись на постели, все замерли в неудобных позах: в расхлюстанной одежде, со свешивающимися руками, с перекрещенными ногами. Кто-то из них, возможно, танцевал во сне. Музыку я выключил.

Никак не могу припомнить, зачем мы потащились через эту унылую площадь. Чего нам не сиделось там, где мы обычно торчим, разговаривая о разных пустяках. Нет, поперлись-таки в этот квартал, внешне схожий с арабским городом, таким, как он является во сне. Шли по сухим гладким плитам и удивлялись, что окружающее имеет одинаково серый с песчаным проблеском цвет, и даже тюки, сложенные скирдой около сановитой башни, выглядели, как давно брошенная кем-то шваль. Кругом серость, словно осадки выпадают только в виде пыли и ночью, чтобы люди окончательно не задохнулись.

У погасшей от недостатка электроэнергии вывески, которую невозможно было прочитать либо пришпилить к ней воображаемый смысл, мы остановились и задрали головы. Высокий дом, очень много этажей, но рухлядь жуткая, и непонятно, чего ждать, когда стоишь в ползущем на стонущих канатах лифте, похожем на не выдержавшее испытания искусственное чрево. Неужели же вверх, когда по вечно конфликтующим законам тверди и небес после отзвучавшего лязга закрываемой двери эта железо-деревянная клетка обязана рухнуть вниз, провалиться сквозь землю и лететь к самому ее пылающему центру, где светятся такие рубины, до которых не дотянуться ни одному землекопу.

В момент окончательной остановки лифт крупно вздрогнул и освободил нас. Внутри здания было не так гадко, как снаружи. Шлендали люди. За прозрачной стеной с открытой дверью располагалась стойка продажи авиабилетов с расстеленным перед ней узорчатым грязноватым ковром. Несколько подростков рассматривали расписание и расспрашивали миловидную служащую, которая то и дело поправляла прическу из пепельных волос. Инам тут же рванул в ее сторону, потому что он всегда теряет самообладание и начинает горячиться в присутствии молодых симпатичных девушек. Там уже скучал наш знакомый Саид из магазина верхней одежды, и я успокоился, потому что знал — если из-за Инама возникнет конфликт, Саид все уладит.

Сам я повернул направо в зал ожидания и увидел там тьму людей, молча и неподвижно сидевших рядами в тесных креслах с чемоданами и сумками. Никто из них не смотрел ни в одно из трех окон с чуть выгнутыми наружу стеклами.

У дальней стены старый плешивый пень курил коричневую папиросу и размахивал над головой газетой, отгоняя большую арабскую муху. По ногам пробежал лукавый рыжий кот, затем сразу несколько голосов закричали: «Приготовиться всем — газовая атака!» Не заметил, что принялись делать остальные, а мальчик, рядом с которым я остановился, вытянул из рюкзака кислородную маску с гофрированной трубкой и выплюнул на пол недоеденное печенье. Было неясно, скоро ли включат газ и каковы его удушающие свойства — заранее волноваться не имело смысла, но и упасть на пол, задыхаясь и протягивая руки к окружающим, тоже казалось непозволительным и постыдным.