К изучению заговора и колдовства в России - [2]

; „какъ мертвый не вставаетъ, такъ бы онъ не вставалъ; какъ у того мертваго тѣло пропало, такъ бы онъ пропалъ вовсе“; „каковъ-де тяжелъ столбъ, такъ-де бы и попадьѣ было тяжело“³⁾; „какъ духъ

8

по свѣту ходитъ, такъ и ты бы отошелъ по свѣту“¹⁾; „какъ люди смотрятся въ зеркало, такъ бы мужъ смотрѣлъ на жену, да не насмотрѣлся; какъ-де тое соль люди въ ѣствѣ любятъ, такъ бы мужъ жену любилъ“²⁾. Простота приведенныхъ заговорныхъ реченій заставляетъ предполагать, что многія изъ нихъ составлялись тотчасъ же, какъ только въ нихъ являлась нужда, и представляли собою непосредственное отраженіе того или другого душевнаго состоянія. Такое заговорное реченіе въ большинствѣ случаевъ связывалось съ какимъ нибудь дѣйствіемъ; такъ заговоръ на погибель человѣка соединялся съ хожденіемъ на могилу за землею: „ходила… Овдошка ночью на погостъ, имала съ могилы землю и ту землю съ приговоромъ давала пить“…³⁾ „Аринка украла у попадьи кокошникъ да подубрусникъ… свекровья ея велѣла положить подъ столбъ и говорить: „каковъ-де тяжелъ столбъ, такъ-де бы и попадьѣ было тяжело“.

Повидимому и дѣйствіе при заговорѣ не отличалось сложностью и совершалось въ узкихъ предѣлахъ повседневнаго быта съ помощью предметовъ, по существу совершенно безопасныхъ. Между тѣмъ дѣйствіе при заговорѣ, подобно сопровождающимъ его рѣчамъ, по внутреннему своему значенію было опаснымъ и страшнымъ, и трудно рѣшить, что пугало больше, слова или дѣйствія, совокупность ли ихъ. Нѣкоторые поступки и безъ заговорнаго реченія являлись страшными по ихъ слѣдствію; вышеупомянутый попъ Давидъ такъ жаловался въ судъ: „Объявились у меня…. въ избѣ за потолкомъ въ углу заткнуты коренья и земля“… И въ распросѣ обвиняемый сказалъ: „Затыкалъ за потолокъ… для того, чтобъ онъ, попъ Давидъ, со всею семьею сохли и отъ той сухотной болѣзни они померли“⁴⁾. Крестьянинъ идетъ къ воеводѣ съ жалобой на то, что „…онъ, Тимошка о свадьбѣ испортилъ его сына .. Мишку .. вышелъ изъ своихъ воротъ

9

и кинулъ подъ него щепку“…¹⁾. Розыскное дѣло въ Преображенскомъ идетъ по поводу того, что „Петрова-де жена Волынскаго, Авдотья еретица, какъ была вдовою, ходила въ Преображенское… и вынимала Государевъ слѣдъ землю… до перваго до Азовскаго похода по присылкамъ изъ Дѣвичья монастыря отъ царевны Софіи Алексѣевны…“²⁾ Съ приставомъ приводятъ „разорителя и волшебника“ на Луки Великія, на котораго бьютъ челомъ въ томъ, что онъ„ разорилъ насъ, холопей твоихъ, заломалъ… въ отчемъ… сельцѣ… рожь“³⁾. Крупное и затяжное дѣло возникаетъ изъ-за того, что дворцовая мастерица Дарья Ламанова „зженныя своей рубашки пепелъ сыпала на слѣдъ государыни царицы и великія княгини Евдокеи Лукъяновны“⁴⁾, изъ-за чего произошла „въ ихъ государскомъ здоровьѣ помѣшка“. Несложность волшебнаго дѣйства и простота сохранившихся заговорныхъ реченій очевидно могутъ быть объяснены тѣмъ, что какъ то, такъ и другое должны были свершаться быстро, украдкою, подъ страхомъ кары: не было времени усложнять дѣйствія и рѣчи, приходилось выбирать такія слова и совершать такіе поступки, которые своею опредѣленностью и отчетливостью прямо бы вели къ цѣли.

Но приведенныя краткія заговорныя реченія не исчерпываютъ всѣхъ устныхъ заговоровъ; судебныя дѣла сохранили и такіе, которые отличаются бо́льшею сложностію; такъ, напримѣръ, записаны при судебномъ допросѣ слѣдующіе устные заговоры отъ болѣзни: „На морѣ-окіянѣ, на островѣ Буянѣ стоитъ сыръ дубъ крѣпковистъ, на дубу сидитъ чернъ воронъ, во рту держитъ пузырь и слетаетъ съ дуба на море, а самъ говоритъ: ты, пузырь, въ водѣ наливайся, а ты, кила, у него развымайся“⁵⁾, или: „Утиши самъ Христосъ въ человѣкѣ болѣзнь сію, да Уваръ Христовъ мученикъ, да Иванъ Креститель,

10

да Михайла Архангелъ, да Тихонъ святый“¹⁾. Здѣсь мы уже имѣемъ одинъ заговоръ, снабженный эпическимъ введеніемъ, другой, облеченный въ молитвенную рѣчь; какъ одно, такъ и другое осложненіе указываютъ на извѣстную обработку заговора и позволяютъ предположить, что устныя заговорныя реченія были неодинаковы, и размѣры ихъ такъ же, какъ обработка, зависѣли, вѣроятно, отъ лица и случая. Лица, хранившія заговоры, употреблявшія ихъ и обучавшія имъ, разнообразны. Судебныя дѣла всегда точно обозначаютъ, кѣмъ былъ произнесенъ заговоръ и отъ кого онъ ведетъ свое начало, иными словами, возстановляютъ путь заговора. Это возстановленіе производилось допросомъ и пыткою, и показанія, иногда ложныя, вслѣдствіе растерянности и страха, въ большинствѣ случаевъ вскрывали картину распространенія заговора и обрисовывали тѣхъ, кто обладалъ знаніемъ волшебныхъ рѣчей. Судебныя дѣла XVII в. свидѣтельствуютъ, что волшебство и заговоръ не были принадлежностію непремѣнно одного какого-нибудь опредѣленнаго круга людей или какой-нибудь отдѣльной личности; заговоръ былъ нуженъ и въ городѣ и въ деревнѣ, при царскомъ дворцѣ и въ крестьянской семьѣ, при удобномъ случаѣ ему всѣ учились, и весьма многіе его знали. Заговоръ хранился въ семьяхъ: мать передавала его дочери, свекоръ или свекровь – невѣсткѣ, сестра – сестрѣ; волшебныя слова и дѣйствія передавались между односельчанами; иногда учителями были инородцы: „А въ роспросѣ Марѳица говорила… учила-де ее волшебству Шацкаго уѣзда села Брехова новокрещенныя мордовки Наровка да Улевка“