К черту! - [41]

— Со мной поговори, — Чуп отобрал полотенце, занялся второй чашкой. — Я понятливый и не теплокровный.

— Я не хочу, чтобы с Летхой что-нибудь случилось.

— Ну… она сама должна была подумать об этом.

— Чуп…

— Я.

— Посмотри на меня.

Глаза-блюдца не отразили и капли сочувствия, только умиротворение. Без лишнего слова, Вилла вышла с кухни. Она найдет Дона, в конце концов, город не так безлюден, как фантазировал Адэр. И дверь найдет и откроет.

А если не успеет?

Должна. А с сомнениями лучше вообще ни за что не браться.

— Эй, постой! — зверек семенил следом. — Ты за подружку переживаешь, я правильно понял?

Подружки не телепортируют тебя через весь город в одних стрингах и оставляют право на собственное мнение, но Вилла кивнула.

— А если с ней все в порядке и твои переживания ей не нужны?

Вилла скрестила на груди руки — ага, рассказывай сказки. Чуп тоже скрестил руки, глядя с вызовом.

— С тобой сложно, ты в курсе? — спросил ворчливо.

— Я скоро уйду из города, — подкинула утешение.

— Вряд ли, — отбил подачу.

Поспорить о пустяках можно позже, и Вилла вернулась к первостепенному.

— Ты отведешь меня к ней?

— Отвести к Летхе, я правильно понял? Потому что… — он призадумался. — Да, точно, Дона уже рядом с ней нет.

Тревога Виллы усилилась. Дона рядом с ней нет, потому что…

— Она жива?

— О, да, ее сердце стучит бойко. С ней все в порядке, веришь?

Чуп никогда не лгал, но беспокойство и подозрения выстроили баррикады рядом с наивностью и доверием и грозились пасть только после веских доказательств.

— Ну, вот что, — почесав макушку ради озарения, сказал Чуп, — отвести тебя туда я не могу. Сама понимаешь, если выход закрыт, значит, Дон не хочет, чтобы ты выходила.

О том, чего хочет она, Вилла поговорит с Доном позже. И он, и Чуп могут готовиться к серьезному разговору. — Я, конечно, могу тебя вывести, но не стану этого делать, — продолжал долгую речь Чуп, — мне здесь еще жить да жить. Ну, образно говоря жить, ты же понимаешь. И не один век рядышком с твоим приятелем, который мне вовсе и не приятель.

— А кто?

— Да никто. Так, пришлось… Не важно, вернется Дон — к нему и приставай с расспросами. Я покажу тебе, что с Летхой и считай, что твой шантаж сработал.

Чуп всхлипнул, опустив глаза, но грусть прошла быстро, и он спросил вполне бодро:

— Друзья?

— Друзья.

И в памяти возник другой день, солнечный, когда мальчишки отняли у нее бусы, а она заливалась слезами, просила отдать, потому что мама сказала, что это подарок от ее отца и потому что она давно хотела именно такие. Стекляшки, даже не рубины, но впитавшие в себя весь свет Анидат и земную радугу.

Нитку бус разорвали на ее глазах, и десяток разноцветных солнышек заискрились на горячем асфальте. Она больше не могла плакать — болели ресницы, смотрела молча на них. Соберет, думала, соберет их, когда разойдутся обидчики. Но они никуда не спешили, и растаптывали ее богатство сношенными ботинками.

Раз, два… Стеклышек становилось меньше. Три, четыре…

Отец никогда не приходил к ним, и Вилла сначала не поверила, что он помнит о ее дне рожденья и даже подарок принес. Но мама сказала, что она просто его не застала и что он, конечно же, сам угадал, о чем она мечтала.

Пять, шесть…

Она даже не заметила, откуда взялся еще один мальчишка. Долговязый, нескладный, он бросился на ее обидчиков и хотя вышел из драки с подбитым глазом, ссадинами и без рукава на выжженной солнцем некогда синей рубахе, с сияющей улыбкой протянул на ладони четыре бусинки.

— Твои?

Она кивнула, и богатство перешло в ее ладошку. Мальчик собирался уйти так же быстро, как и пришел, но Вилла, вытерев мокрые щеки, спросила прямо:

— Хочешь, я буду твоим другом?

Мальчик смерил ее долгим взглядом, и Вилла подумала, что он откажется. Почти взрослый, к чему ему малышня? Но мальчик растеряно спросил:

— Друзья?

И Вилле захотелось тоже когда-нибудь за него вступиться и еще захотелось, чтобы он никогда больше не сомневался. Она взяла его за руку.

— Друзья.

Так они познакомились с Доном.

Много позже, на ее четырнадцатый день рождения, Дон подарил ей настоящую черную жемчужину, и она невольно вспомнила, как он дрался за стекляшки, будто на кону королевство.

— У меня никогда ничего не было, — пояснил Дон, когда она спросила, — поэтому я не люблю делиться.

— Но ты ведь даже не знал меня тогда и мои бусы точно твоими не были.

Дон ничего не ответил, но невысказанное она поняла после его смерти. Лицемерные слезы в глазах его белокурой пассии, и вроде бы сочувственные взгляды повзрослевших мальчишек-соседей, но Вилла не верила им, и не хотела слышать их сожалений. Она не была готова делить с кем-либо даже воспоминания о Доне.

А сейчас… Если он найдет хорошую девушку, которая будет любить его сильнее, чем она…

Чуп начал водить вокруг нее хороводы, что-то бубнил под нос, насупленный, строгий — без записи не подступишься.

— Предупреждаю сразу, — начал нравоучения, — смотреть молча и недолго. Как только увидишь, что с подружкой все хорошо, киваешь мне, и мы возвращаемся. Если ты долго не киваешь, я наступаю тебе на ногу, больно, потому что это не шутки, и могут быть неприятности. Я понятно объясняю?