– Да, наверное. – Немного помолчав, она спросила: – Ты говорил, что Лиззи довольно старомодна. Насколько же старомодна?
– Откуда такой вопрос?
– Просто любопытно.
Вопрос его удивил. Не самая приятная тема для обсуждения.
– Если ты спрашиваешь, спали ли мы вместе, то да, спали. Но она никогда не оставалась на ночь, Она жила с родителями, и из уважения к ним я всегда доводил ее до дому. Странно, но я никогда не возражал против такого порядка вещей. И даже никогда об этом не задумывался. Принимал вещи, как есть.
– Не скучаешь по ней?
– Да нет. Вначале недоставало перспектив нашего совместного будущего. Но мы не были бы счастливы вместе.
– Почему?
– Мы не были друзьями. Никогда не разговаривали в полной мере искренне. Но тут моей вины не меньше, чем ее. Сейчас, после того, что я испытал с тобой, я бы не пробыл с ней и недели.
– Расскажи мне о твоих родителях.
Вот уж на редкость неприятная тема для обсуждения! Давным-давно он решил для себя, что они никогда не переменятся, и тут остается только смириться. От них он хотя бы научился, какой семья не должна быть.
– Они... очень богаты.
Мэгги шутливо ткнула его в бок.
– Расскажи что-нибудь, чего я не знаю. Какие они?
– Холодные. Думаю, они любили меня, но никогда не говорили об этом. И не показывали мне своих чувств. Я потратил массу времени, пытаясь не быть похожим на них, но, вероятно, есть вещи, закладываемые генетически.
– Ты вовсе не холодный.
– Нет, но не проси меня говорить о чувствах.
– Ты умеешь проявлять чувства множеством других способов. Можно сколько угодно говорить, что кто-то тебе небезразличен, но если этого не подтверждать делом, слова теряют смысл. К чему лишние слова...
Он погладил ее по щеке.
– Ты мне небезразлична.
Мэгги закрыла глаза и вздохнула, когда его пальцы запутались в ее волосах.
– Ты редко называешь меня по имени, – печально сказал он.
Она хотела заспорить, но потом поняла, что он говорит правду. Звать его Питом ей всегда казалось слишком интимным.
А лежать рядом в темноте и разговаривать? А просыпаться в объятиях друг друга? Не говоря о том, что он голый. Уж куда интимнее!
Здесь их отношения явно выходили за рамки дружеских.
– Может, я просто все еще пытаюсь рассматривать наш с собой союз как работу. Я пытаюсь видеть в тебе своего пациента. Но, должно быть, получается не слишком похоже.
– Да, не слишком.
– Знаешь, когда твои родители позвонили в больницу и директор попросил меня заняться тобой, я вначале едва не отказалась. Думала, что возможен конфликт интересов.
– Что за конфликт? Мы едва знали друг друга.
– Но у меня были, как тебе это сказать... чувства.
– Какие чувства?
– Еще до перестрелки, я... в общем... – Мэгги прикусила губу, чувствуя, как у нее запылали щеки. И зачем она вообще стала об этом говорить? – Мне неловко.
– Да ладно тебе! Итак, что у тебя за чувства были ко мне?
– Вроде как влюбилась в тебя.
Даже в темноте она смогла различить его улыбку.
– Ты? Влюбилась? В меня? Хорошо хоть не смеется и не называет ее дурой. И почему она не держала рот на замке?
– Иногда я специально искала повод зайти в твое отделение посмотреть на тебя.
– Правда?
– Просто ты был такой дружелюбный и веселый... чудесный. Если у меня был плохой день, то при виде тебя настроение сразу улучшалось. Жалостная история, да?
– Ничего подобного. Тебе надо было поговорить со мной.
– Ты был обручен, я тоже. И даже если бы нет, я была толстой. Я бы ни за что не подошла к такому, как ты.
– Надо было. – Пит накрутил ее локон вокруг своего пальца. – Мы могли бы стать друзьями.
– Может быть.
– Может быть? – В его голосе прозвучала обида. – Мэгги, неужели ты действительно не понимаешь, что значишь для меня? Я даже думать не хочу, где бы сейчас находился и чем бы занимался, если бы не ты. Ты в буквальном смысле спасла меня.
В ее горле от волнения застрял комок, слезы защипали глаза. Как можно быть одновременно такой счастливой и такой опустошенной, такой одинокой?
– Помочь тебе – моя работа.
– Черт, ты сама знаешь, что сделала значительно больше. Почему ты боишься говорить о своих действительных чувствах?
Очень просто. Потому что она любит его! И боится признаться в этом. Он может сказать, что тоже любит ее, и она станет надеяться. А конец все равно будет плачевный.
– Поговори со мной, Мэгги.
– Послушай...
– Нет. Не прячься от меня. Скажи мое имя.
Инстинкт подсказывал ей, что если она послушается, то все изменится. Они окажутся на запретной территории.
Одному богу известно, как устала она бороться. И с Питом, а еще больше с самой собой. Разве не заслужила она крохотного счастья, пусть и совсем недолговечного?
Все внутри у нее дрожало от страха, томления и предвкушения. Как ей хотелось любви, однако ужасала возможность снова подставиться под удар. Иногда ей казалось, что вся ее жизнь – долгий, болезненный эксперимент, который кто-то проводит над ней снова и снова.
Дыхание Пита щекотало ей губы.
– Скажи, Мэгги. Назови меня по имени. Если она скажет, он поцелует ее. И не остановится на этом.
– Пит, – прошептала Мэгги и услышала его вздох. Он погладил ее по голове, потом пальцами провел по лицу. Она могла поклясться, что он дрожит. Похоже, она не понимала, как сильно ему хочется заняться сейчас с ней любовью. С ней. С некрасивой, ничем не примечательной Мэгги.
