Изжитие демиургынизма - [31]

3

По ухабистой пыльной дороге, а в непогоду просто непролазной, Дмиќтрий Данилович вышел из поселка. Как пройти от станции до хутора, он знал, помнил. Зимником, еще мальчишкой, не по одну зиму на своей Голубке вывозил швырок, бревна, стойку для шахт, дрова. Теперь дороќгой и думалось о том, почему он этому парню не сказал, что знает Белова. Дело опять же во вжившемся остережении. Сам-то Павел Андрианович, конечно, не признался, что в своем хуторе живет. Хотя чего бы: полковник в отставке, войну прошел, наверняка награды, ранения. Но чутье настораживало, что лучше о том смолчать. Многих и полковников и генералов, отличившихся в боях, и в наше "мирное время" упекаќли за колючку. Покалечена общая душа человечества и кому тут думать о душе отдельного человека. Ее у тебя вроде как уже и нет. И само слово "душа" разве что в келейных разговорах выскажется. Пора людсќкого остережения самих себя, вроде и поотошла. Но как демонизм остерќвенения изгнать совсем-то из люда. При встрече друг с другом и ты сам, и он, таимся. И, прежде всего, недавнего прошлого своего. Пора бы о том в крик кричать. В молчании затвердевает и всякая пакость. И этот ком болью остается в тебе. На вольном просторе, в стороне от суетной вседневности, и выползали из нутра мужика укорные самому себе мысли.

В лес уходила колея, продавленная колесами тяжелых машин и гусениќцами трак-торов. Это тоже тревожило: не дорога, а следы временно преќбывающих тут "раб-отников". Проехал, изуродовав землю, и забыл где ехал. Сплошного лесу по сторонам не было. Тянулись выруба буйно заќросшие мусорной порослью. "Как везде", резанула мысль. Старая лежнеќвка сгнила. Дотлевала как непогребенный труп.

Узнал ручей. Через него был сооружен мосток. Он держался не на сваќях, а на кле-тях из кряжей и бревен. Всегда кривился и с него свалиќвались возы. Калечились лошади и люди… Но не все ли равно как и где уничтожать мужиков. Кого в ссылках, а кого вот и так… Машинный и тракторный следы шли в обход места бывшего мостка. Ручей пересох, бревна чернотой торчали из ила. Дмитрий Данилович пошел по следам леќжневки. Где-то попадались купы сосняка, ельника, оставленные как семенники. Ближе к Сослачихе за-росли кустарника рассекали продранные широким лемешным плугом борозды. Может тут и ездил Лестьков. И бороќзды эти его. Подошел к одной из них. На подернутом травой пласте торчали живые иголки сосенок. Склонился к ним. "Такое надо перенять", об-радовался словно случайной находке. Прикинул расстояние между соќсенками на пласте и бороздами. Лесничий ихнего межколхозлеса не гоќворил об обязанностях колхозного лесника сажать лес. Но как без этого? Ждать и тут когда укажут?..

Захотелось посидеть возле сосенок, мыслью увидеть их деревьями в большом со-сновом бору. На деле он своего леса не дождется. Лес садиќться для детей, внуков, правну-ков… Через лесовода, посадившего вот и эти сосенки, и пойдет связь прошлого с буду-щим. Сел на влежавшийся в землю комлевой осиновый кряж. Вышла бы хорошая комяга, подумалось. Таких кряжей, обросших уже мхом, валялось много. А сколько вдавлено в землю на лежневке. Но это жизнь: из земли изошло, в землю и ушло. Не сжигалось, и то хорошо. Вроде без смысла большого прожили брошеќнные деревья. Человек не захотел их взять и они пали бесцельно.

Мысли о лесе сменились мыслями о Татьяне. И не увиделось в этом ничего предо-судительного. Просто с Татьяной у него мог быть разгоќвор-мечта о том, что вот завтра бу-дет с этими сосенками. С Анной он не мог сейчас о таком говорить, бередить ее боль. Ан-на хворает, а он во грехе безудержно радуется жизни, видя вот в этих маленьких деќревцах большой лес… Но что делать, не мечтать, не думать?.. Он знал, что Анна не осудила бы его за эту неуемную жажду ощущать жизнь завтрашнего дня. Но все равно он не мог за-деть больные струны ее недужной души. И оправдывал себя: разве радоваться тому ново-му, что ты хочешь сотворить на этой своей земле, запретно, потому что родной тебе чело-век опасно болен? Отгонять от себя мысли о Татьяна ему казалось притворством, уни-жающим и себя, да и Анну… Но вот поќчему он вспомнил и подумал именно сейчас о Татьяне? Не потому ли, что был вдали от дома.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

К хутору Сослачиха, к самому дому, была старая, не больно широкая, как разъе-хаться с возом сена или со снопами хлеба, аллея-проќгон меж рядов заматерелого низко-рослого ельника. И это была первая радость Дмитрия Даниловича: ельник по краям про-гона уцелел. За ельќником росли сосны, березы, тоже рассаженные рядами. Чередование елок, сосен, берез, как бы обдавало аллею при ярком солнце мягким и рассеянным сияни-ем снизу идущего света. Под ноги падали не тени от деревьев, а излучаемый им зеленова-тый подсвет. Осенью и в зимнюю стужу, аллея согревала. В рождественские морозы они въезжали в эту аллею как в домашний уют. И вот он идет опять по ней, ожидая неизвест-ного.

Об ощущении света от лесных теней, теплых в стужу и прохладных в зной, Дмит-рию Даниловичу объяснил художник, Андрей Семенович. У тепла и прохлады, как он считал, свой свет и цвет. До подсказки художника он это тоже угадывал. Теперь, казалось, что и понимал. Может и я мог бы стать художником, — повторились с улыбкой мысли из разговоќров с товарищем детства. — Но, наверняка, не таким, каким стал Анд-рюшка Поляк… Он тоже мог стать пахарем, но не таким, как я, Митьќка Корень. Вот мы оба и состоим при своем деле. И оно нам нравитќся, потому что свое…