Изжитие демиургынизма - [32]

В глуби аллеи показалась ватага ребятни. Впереди с лаем бежала соќбака. Лай ее был не злой, а как бы встречальный, сигнальный. Выскочили человек десять босоногих сорванцов. "Жучка" с задранным хвостом вернулась, но тут же опять вырвалась наперед. Городские, подуќмалось о мальчишках и девчонках, смело выбежавших навстречу незна-комому человеку.

— Здравствуйте, ребята, — поприветствовал он детвору. И спросил: — Дедушка дома?..

— Здравствуйте, — ответили они вразнобой хором, — дедо дома. — И повели гостя к новому строению в лесочке за домом.

Дмитрий Данилович присмотрелся к дому. Уюта прежнего, какой помниќлся, вроде бы и не было. Больно все казенно, чисто, голо, как на даче. Ни сарая, ни амбара, ни хлевов по сторонам. Ни телеги, ни тарантаса под навесом. Ни нагуменника в стороне. Но вот погреб перед окнами остался. Возле него поленница дров под открытым небом. Тропинки от крыльца расчищены, но тоже как-то не по-крестьянски. На крыльце пусќто: ни ведер, ни корзин, ни лукошек. И это объяснимо; пора ягод еще не подошла. На лавочках и вокруг крыльца разные игрушки. Дольше саќмодельные. Коровьих лепешек, лошадиных катышей и овечьих орешков тоже не видно. Курицы и те не бродили по двору. И Дмитрию Даниловичу подумалось о леснике, вернее, о Павле Андриановиче: что же он тут так живет. На земле, в такой благодати, и без крестьянского согрева. А может это и не он?..

Хозяйство, о котором говорил Лестеньков, было, что называется, в тылу, за домом. И хлевы для скотины вновь срубленные, и пасека, и курицы, и гуси.

Дом серел старыми некрашенными досками. Только окна свеже белели. Все оста-валось прочным, не осело, не покачнулось. Крыша покрыта шиќфером, похоже по старой дранке.

Собака пробежала вперед, тявкнула, как бы вызывая хозяина к гостю. И хозяин по-казался в дверях столярного сарайчика, где, похоже что-то мастерил, в руке держал об-струганный брусок. Положил его на верстак и вышел наружу, на травянистый лужок.

Дмитрий Данилович сразу узнал Павла Андриановича. Вернее его отца, Андриана Алистарховича. Высокого, с черными, без единой седины воќлосами на голове, скуласто-го, с прищуром смелых серых глаз трудовоќго мужика-воина. Ворот рубашки в синюю клетку был расстегнут, рукаќва закатаны. В складках их застряла мелкая стружка. Из всего выделяќлись черные брюки с кнопками — вьетнамки.

Павел Андрианович кивком ответил на приветствие, гадая, что привеќло к нему в глушь человека. Не без любопытства, но приветливо вглядыќвался. Может и не без осто-рожности.

Помедлив, Дмитрий Данилович сказал:

— Не узнаете, Павел Андрианович?..

Хозяин пожал плечами, пес подошел к ногам его, вроде бы что подсќказывая, при-сел, заглядывая ему в глаза: "Ну же, припомни".

Помедлили, глядя друг на друга. И Дмитрий Данилович вымолвил:

— Я-то вас по отцу признал, Андриану Алистарховичу… Корин Дмитќрий Данило-вич…

— Ну как же, как же… А вот сразу-то, — Павел Андрианович слегка смутился, не признал вот. Но тут же потеплели глаза, просветилось лицо. Завел руки удивленно… Горько обнялись, как бывало с фронтовым однополчанином: живые. Чего скрывать, и слезу утерли.

— Данило-то Игнатьич, слышал, слышал, — опять вроде как с виноватцей высказал Павел Адрианович, — старики-то наши на покое… Рад тебе, жив-здоров, мне вот тоже по-счастливилось.

Топчась на месте, на лужке возле мастерской, удивленные в радости, говорили друг другу вроде бы ничего не значащие слова: "Вот ведь как, кто бы подумал, знать судьба…"

В сознании Дмитрия Даниловича затвердилась мысль, что за словами Павла Анд-риановича "жив, здоров, мне тоже повезло", была не только война… Он как бы все еще сомневался в своем прочном везении. Опасался и сеќгодняшнего дня. Может от того и к ним в Мохово не наведывался.

Пошли к дому. Приостановились возле крыльца, Павел Андрианович сказал о себе, вроде с каким-то оправданием:

— Я в отставку вышел. Отслужил свое. Жил в Москве, как в людской толчее вертел-ся незаметным. Но вот потянуло к природе, в родные места, живой жизни. — Какая-то не-свобода была в словах. И опять Дмитќрий Данилович подумал, что он не хочет вспоминать о прошлом. И главќному лесничему ничего не говорил. Даже и его вроде как таится. Это болезнь наша судьбинная.

В доме их встретила хозяйка. На вид, казалось, старше Павла Андриќановича. Но стоило ей узнать о Дмитрии Даниловиче, как с лица тут спала тусклость, глаза залучи-лись.

— Да знаешь о Кориных, Даниле Игнатьиче, — напомнил Павел Андрианович. И Дмитрий Данилович догадался, что и она из Хибин. — Елена Ильинична, — назвал хозяин супругу гостю. — Вместе жизнь прошли, теќперь внуков растим. Как же, для будущего… — Недоговорил. И Дмитрий Данилович досказал в себе за отставника полковника, приучен-ного опаќсаться слова, как призраков в ночи: "Новой Расеюшки".

Вроде как в сочувствии полковнику-воителю подумалось и такое: они вот с Еленой Ильиничной жизнь прошли, ровно путь мытарный под ярмом одолели. И теперь довольны, хотя устоя-то прочного и нет… Все мы так: не живем во славе своей, как люду заветано, а что-то только проќходим, не обретая своего предела. Это отголоски бесед с художником, городскими гостями и Стариком Соколовым. А тут лучше укротить такие мысли.