Изюм из булки. Том 2 - [40]

Гольц с товарищем кинулись выручать коллег — и не без труда отбили их у классово близких дикарей.

Вечером американцы поили спасителей в своем корпункте, и избитый си-эн-эновец горько жаловался корреспондентам «Красной звезды» на свою несчастную жизнь:

— За какую-то долбанную тысячу баксов в день… — говорил он…

Масштаб удара

Дело было в Одессе, на «Юморине» какого-то девяносто-раннего года. В застолье рядом со Жванецким сидел немолодой молчаливый мужчина со звездой Героя Советского Союза на лацкане пиджака.

Это был капитан ядерной подлодки.

И какая-то женщина за столом, кокетничая, сказала своему соседу, указывая на капитана:

— Вот я сейчас пожалуюсь на вас Семену Ивановичу, и он вас убьет!

Герой-подводник сухо ответил:

— Я с людьми не воюю.

Ну да. Нужно будет стереть в пыль континент-другой — зовите.

Границы гостеприимства

В глубоко советские времена один ответственный партийный работник был послан с миссией в Иерусалим; обсуждались имущественные вопросы, связанные с владениями Русской православной церкви…

Но наш рассказ не о недвижимости, а в некотором смысле — совсем напротив.

Ужинает, стало быть, наш ответственный работник в монастыре, беседует с батюшкой на хозяйственные темы. И прислуживает им за столом монахиня таких женских статей, что имущественные вопросы быстро вылетают у гостя из головы.

Тут следует заметить, что герой этого рассказа в периоды, свободные от партийных поручений, был вполне практикующим мужчиной. Батюшка же при появлениях прислужницы сохранял полнейшее спокойствие, будучи, видимо, целиком погружен в православие.

Следует заметить, что за монастырским столом они не токмо ели, но и обильно пили, и отнюдь не святую воду, отчего быстро сблизились. Поэтому через какое-то время, уже ближе к ночи (а ночевать ответственный работник оставался в монастыре), наш герой, проводив прислужницу выразительным взглядом, поинтересовался:

— Батюшка, а как у вас насчет гостеприимства?

И батюшка ответил на это с христианской прямотой:

— Гостеприимство мое безгранично, но баба эта — моя.

Видный деятель РПЦ

…выпив, расслабленно рассуждал на любимую тему.

— Да, евреи распяли Христа, — сказал он меланхолично и вдруг смолк, формулируя что-то заветное. И сформулировал: — Ну а не распяли бы они его — и где бы я сейчас работал?

Взгляд снаружи

Крупный российский церковник, прилетев на Святую землю, приватно посетовал:

— Что-то вы, евреи, обращаетесь с арабами не по-христиански…

Как я рисковал жизнью

Весной 2004 года израильтяне убили шейха-террориста Ясина, забыв согласовать со мной дату этого мероприятия. А у меня как раз в эти дни планировалось выступление в Тель-Авиве.

ХАМАС пообещал немедленно залить Средиземное море еврейской кровью, и моя мама взмолилась, чтобы я не летел в Израиль.

Я-то, напротив, понимал, что как раз в эти дни в Тель-Авиве все будет под полным контролем, но мама твердо пообещала, что если я полечу, то вернусь на ее похороны…

А моя мама — это вам не ХАМАС: пообещала — сделает.

Выступление я отменил.

В Израиле в эти дни не случилось ровным счетом ничего. В Москве все тоже было в рамках нормы: несколько убийств, дюжина грабежей, два десятка хулиганских нападений…

И я сказал маме: смотри, как я из-за тебя рисковал жизнью!

Закон суров

В конце восьмидесятых пожилая благородная дама полетела в гости к родственнице в Израиль.

— Серебряные ложки везете? — строго спросил у нее таможенник.

Дама огорчилась:

— Я не знала, что нужно…

В шаге от славы

Мой коллега и приятель Саша Рыклин шел по Манхеттену и хотел курить. А там с этим строго. Прямо сказать, терроризируют людей.

И вот он видит: на углу у каких-то дверей тусуется группа молодежи, стоят, покуривают. Рыклин с облегчением пристроился рядышком и задымил в полной безопасности. Стоит, портит здоровье в свое удовольствие.

Тут к подъезду подкатывает тачка, из нее выходит человек и сквозь толпу идет к дверям. Взгляд его на секунду цепляется за Рыклина; почти не тормозя, человек с легким жестом руки бросает:

– Come on! — и исчезает в дверях.

Заинтригованный Рыклин, разумеется, сделал что сказали, то есть пошел следом.

Они поднялись на какой-то двузначный манхеттенский этаж, миновали просторную приемную с секретаршей и вошли в большой кабинет. Хозяин кабинета пригласил Рыклина сесть, секретарша принесла кофе, и некоторое время, доброжелательно улыбаясь, они вели бессмысленный американский разговор из цикла «how are you — fine».

Рыклин никуда не спешил, хозяин кабинета тоже.

Первый осмысленный вопрос был задан через несколько минут.

— Почему я вас не видел раньше? — спросил хозяин кабинета.

Рыклин затруднился с ответом, и хозяин кабинета уточнил вопрос:

— Где вы пели?

Это был кастинг для бродвейских шоу.

Пристроился покурить, называется.

Не сразу

— В Америке-то что творится! — сказала немолодая женщина, разносившая десерт.

Дело было в закрытом московском клубе. Мы сидели за столом — я и хозяйка клуба, видная бизнес-леди; мне предлагалось написать сценарий для какой-то церемонии.

С компотом в руке я лениво вышел в холл, к телевизору — посмотреть, что там произошло, в Америке. Думаю, опять какой-нибудь школьник расстрелял одноклассников. Или наводнение… Что у них там еще может случиться?