Изъято при обыске - [30]

Бармакова дочитала сочинение до конца. Села на место. Ребята все еще молчали, призадумавшись.

Я почувствовала, что наступил перелом. Теперь они будут не только слушать меня, но и соглашаться со мной. И слушаться.

— Вот, товарищи, — начала я, пальцем вытирая слезы в уголках глаз, — мне кажется, что каждый из вас смог бы написать такое же глубокое по содержанию сочинение, если бы внимательней пригляделся к жизни. Но скажите, можно ли жизнь этой девушки назвать героической? Как вы думаете, Ермаков? — я назвала его фамилию, потому что мне хотелось поскорее узнать, что за человек секретарь комсомольской организации школы, который часто бывает в кабинете директора.

Юноша встал и вполне серьезно ответил:

— Нет, нельзя.

— Почему?

— Потому что она всю свою, пока что короткую жизнь отстаивает себя, лишь свои права. А подвиг — это борьба за счастье народа. И самопожертвование во имя его.

— Верно, садитесь. Послушайте, какую рецензию к этому сочинению написала я: "Ваше сочинение говорит о большой силе воли, о твердом характере, настойчивости. И о том, что пока еще трудно живется у нас человеку. Но подвиг вы совершите только тогда, когда будете не просто преодолевать препятствия лично на своем пути, но и бороться за то, чтобы их вообще ликвидировать, облегчить жизнь и других людей. И на такой подвиг, по-моему, ваша натура способна":

— Ну, как? Согласны с рецензией?

— Согласны.

— Слушайте дальше. Ваша ошибка в том, что вы для подвига ищете какие-то необычные условия. Все-таки война, например, занимает не так много лет по сравнению с мирным периодом. Это необычное для страны время.

Поднятие целины, стройка — это тоже уход от повседневной жизни. Разумеется, это здорово — поднять целину! Но ведь на целину едут разные люди и разные у них помыслы. И не каждого, кто трудится на целине, можно назвать героем. Как он там работает? Во имя чего? Заботится ли о том, чтобы плоды его труда достались народу? Мало что-то построить, открыть, изобрести, надо добиться, чтобы все это шло на пользу простым людям. А разве только на целине можно об этом заботиться, этого добиваться?

Тогда получается, что если лишь на целине в мирное время совершаются подвиги, то место подвигам есть не везде и не всегда. Правда, вы находите место подвигам и в окружающей вас обстановке. Но для этого вам надо, чтобы загорелся дом, чтобы кто-то стал тонуть…Но скажите, изменится жизнь всего народа от такого подвига? Станет жизнь лучше, богаче, справедливее?

— Нет.

— Правильно. Ведь подвиг — это такой поступок или ряд поступков, которые влияют на жизнь всего народа. Причем, поступки эти обязательно связаны с опасностью. А то, что вы называете подвигом, — просто-напросто смелые поступки. Скажите, когда Рахметов совершил подвиг, тогда, когда он спас какую-то госпожу, или в другом его подвиг) Как вы думаете, Новикова!

— Нет, не тогда, когда он спас даму, хотя и рисковал жизнью. А тогда, когда вел революционную борьбу.

— Совершенно верно. Видите, как вы, оказывается, умеете правильно мыслить… — решила я немного подбодрить похвалой раскритикованных мною ребят.

— А Ленин? Он ведь совершил подвиг? — крикнул кто-то чуть ли не с угрозой в голосе: мол, попробуйте только отрицать!

— О! Конечно! — поспешила я успокоить их. — Во всей истории человечества нет другого такого человека, который совершил бы подвиг больший, чем Ленин. Это был такой человек, каждый шаг которого можно назвать подвигом.

Все ученики, когда я произносила эти слова, внимательно смотрели на маленький значок с силуэтом Ленина у меня на груди.

— Он каждый день подвергал себя опасности. Так мало прожил…

— Но, товарищи, давайте теперь подумаем, был ли в истории нашего государства, уже после смерти Ленина, в мирное время, такой момент, когда очень нужен был герой, чтобы совершить настоящий подвиг? И что это было за время?

Класс затих. Кое-кто зашептал, придвинувшись к соседу.

— Ну, как? — я ждала. Меня удивляло: неужели никто не догадается? А ведь я слышала, что кое-кто задает Платовой на уроках истории каверзные вопросы.

— Мельников, как вы думаете?

— По-моему, нет.

— Вот здорово, то утверждали, что на каждом шагу — место подвигу, а теперь вообще нет.

Мельников, высокий, солидный, стоит, переминаясь с ноги на ногу.

— А период культа личности? — подсказываю я.

С этими моими словами в классную комнату сразу как будто ворвался вихрь. Закричали все. Голоса Мельникова уже не слышно. А он, кажется, тоже что-то говорит.

— Тише! Товарищи! По одному! Я так ничего не пойму! Отвечайте, Мельников!

— А разве сейчас нет культа? Сталин еще ладно…

— А почему его разоблачили лишь тогда, когда его не стало?

— Почему у нас только тогда больших руководителей критикуют, когда они уже не слышат критику?

— Ой ты, сразу б посадили!

— Да тише вы! Говорит тот, кто стоит. Мельников, я вас слушаю.

— Я думаю, что нельзя было бы тогда подвиг совершить: посадили бы… — юноша беспомощно развел руками.

— Вот так так! А подвиг разве совершается без риска для героя? Герои не жалеют своей жизни…

— Значит, не нашлось героя…

— Почему, находились, вероятно, но мы не слышали о них…

— Скажите, а Хрущев совершает подвиг? Это герой?