Изъято при обыске - [16]

Всего лишь два человека проголосовали на собрании учителей против этого решения; две ее приятельницы.(Очень общительная, все же она сумела и в школе, с кем только было можно, подружиться). Полина Казакова и Лина Давыдовна Фридман. На всю жизнь останется благодарна Юлия этим двум мужественным, честным женщинам, тогда таким же молодым, как и она, поддержавшим ее в трудную минуту.

Это решение педколлектива было отменено вышестоящим органом — районным отделом народного образования, так как, согласно закона, молодой специалист не может быть уволен с того предприятия, куда он направлен по распределению, до истечения трехлетнего срока после его назначения…

Поддерживали Юлию, окружали заботой и вниманием не только родные и близкие друзья, но и ее любимые ученики, которым откуда-то (не от нее, разумеется) известно было все, что творили власть имущие над нею, каким подвергали испытаниям.

***

… Торт в коробку не вошел. Юлия несла его на дощечке и уронила. Он, как стеклянный, соскользнул и разбился вдребезги, потому что содержал в себе много воды и замерз на сорокаградусном морозе. Она встала посреди улицы на колени и принялась, подбирая "осколки", составлять из них целое.

Не стесняясь прохожих, вслух говорила сама с собою, горюя:

— Ну, что я скажу ученикам? Где же эти розочки? Какие красивые были розочки…

Из надписи "С Новым годом" выпали и потерялись также две буквы. Надпись, как в насмешку над нею, учительницей русского языка, получилась с ошибками…

Когда она со своим приобретением явилась домой, там ждал ее, чтобы идти на квартиру, где договорились встречать Новый год, уже чуть ли не весь класс.

Передав в чьи-то руки то, что осталось от торта, она отвернулась в угол и, как провинившийся ребенок, едва не заплакала:

— Вот. Я его разбила…

Все весело засмеялись над нею. Взяли под руки и повели.

***

Боже мой! Опять кабинет за двойной дверью, опять длинная буква Т из столов, придвинутых один к другому, опять внушительная важность лиц — опять бюро, но уже не райкома, не горкома, а обкома.

Не глядела б, не слушала, что будут здесь переливать из уст в уста.

Но странно, кроме важности, на лицах еще и сочувствие и… будто бы сдержанное возмущение. Чем они возмущены, эти незнакомые ей люди? Под спудом усталости и безразличия в душе Юлии шевельнулась заинтересованность.

Совсем стало интересно, в чем же дело, когда она в замешательстве остановилась, отыскивая стул "персональника", а ей вдруг предложили сесть на диван. Нет, стало не просто любопытно. Она поняла, что здесь ее будут по-настоящему защищать, и сердце переполнилось горячим чувством благодарности.

Человеческое сочувствие, участие всегда глубоко трогало Юлию, и она в ответ на него почти всегда плакала. А теперь… Комната, лица растворились в слезах. Юлия долго не могла начать свою объяснительную речь…

Но вдруг до ее слуха долетела ехидная реплика:

— Научилась плакать…

Кто, кроме ее заклятого врага, мог бросить такое? Слезы вмиг остановились. В душе закипела злость и дух борьбы, упрямый, гордый.

— Потому что я не сушеный пескарь! — хотелось крикнуть Савчуку. Но какое-то чувство заставило ее сдержаться. Юлия сознавала, что резкость не нужна, когда большинство на твоей стороне. Она лишь презрительно глянула в сторону своего недруга и начала рассказывать историю с сочинениями, то пытливо вглядываясь в лицо секретаря обкома, который широко открытыми, добрыми глазами, без задних мыслей, смотрел ей в лицо, то пытаясь понять, какая речь складывается в голове у члена бюро Игнатовой, у той, довольно красивой, просто, но со вкусом одетой женщины, которая была у нее на уроках недавно и сейчас сердито черкает что-то в своем блокноте остро отточенным карандашом. Непонятным также казалось выражение лица молодого, чем-то взбудораженного мужчины, который то и дело сосредоточенно улыбался своим мыслям и нетерпеливо барабанил пальцами по стопке сочинений всего 9-А, доставленных кем-то сюда, в Челябинск.

— Так скажите, товарищ Русанова, считаете ли вы сочинения ваших учеников антисоветскими? — задал ей вопрос секретарь, когда она кончила.

— Нет, не считаю. Это критика недостатков.

— А какие недостатки вы находите в сочинениях?

Юлия помолчала. Честно говоря, она видела в сочинениях лишь один изъян: работы были малограмотными. Но ей чертовски надоели уже эти разговоры, обсуждения и даже с этими людьми, которые глядели на нее дружески, ей не хотелось откровенничать.

— В сочинениях никто не писал о наших достижениях… — придержала она рвущуюся помимо ее воли откровенность, — но…

— Что — но? — подбодрил ее секретарь. — "Говорите, мол, не запирайтесь. Здесь все свои."

— У кого что болит, тот о том и говорит…

Откровенность прорвалась, и все улыбнулись одобрительно и будто даже облегченно.

В душе у Юлии опять колыхнулась волна благодарности, и она уже почти восхищалась этими смелыми, честными людьми, какими они ей казались. Ей и в голову не приходило, что это их бесстрашие объясняется, возможно, лишь только тем, что в данный исторический момент оно не было сопряжено с опасностью, что это всего-навсего недорого стоящая храбрость чиновников, почувствовавших либерализм своего начальника…