Изверги - [27]

Он старался изо всех сил, поменять ход своих мыслей, думать о чём-нибудь другом, о чём-нибудь весёлом. Он всячески силился, но почему-то именно сейчас никак ему не удавалось совладать с собой. Почему-то в голову лезло только всё ужасное, неприятное и гадкое… Он, даже задался таким вопросом, а было ли вообще у него когда-нибудь чего-нибудь хорошего? Должно быть было… Непременно… Непременно!..

И тут его память начала старательно листать его страницы жизни в поисках чего-то яркого и доброго, но в голову залазило почему-то только заплутавшееся когда-то, а теперь вдруг отыскавшееся где-то в её отдалённых уголках как бы новое видение — видение его второй жены… И опять! жгучей болью полоснуло, будто лезвием по оголённому сердцу. Да не может же быть так, что ему дважды не повезло. Но именно так и получилось; именно так и произошло. Сколько раз Геннадий Николаевич думал над этим. Неужели чтобы прийти к таким воспоминаниям — несущим ему — эту невыносимую боль нужно обрести просто на просто снова человеческий облик. И напротив, чтобы забыть и никогда больше не страдать от этого, достаточно лишь потерять его. Почему он такой к несчастный?! Одинокий…

Почему первая жена умерла, а вторая бросила его в самый такой острый судьбоносный момент. После чего он не мог на протяжении долгого времени оправиться — и вновь начать жить. Жить как все, семьёй и любимой работой, которые он потерял и потерял как-то подсознательно, толкая себя к этому почти умышленно. Вроде как невидимая рука сурового рока вела его предопределённой дорогой. Он только сейчас вспомнил что даже эти риэлторы — жулики! — и то встретились-то ему по закономерной случайности. Повстречались-то так, что нельзя сказать — случайно. Да и вообще, многое происходило в его жизни так: чтобы дать ему понять и, в конце концов, объяснить, объяснить настолько внятно и явственно, что даже теперь никак этого в воспоминаниях своих Геннадий Николаевич не мог совершенно опровергнуть. Рука проведения ему казалось, даже и сейчас его вела, вела куда-то неотвратимо и настойчиво.

Тем временем троллейбус, наконец, докатился до нужной остановки. Именно так — докатился, потому что уж слишком незаметным оказался этот отрезок прошедшего времени, который он провёл в своих воспоминаниях. Только что — он вроде бы как зашёл в троллейбус — только что, вроде бы троллейбус тронулся, набрал скорость… и вот уже надо было выходить из него. Он вышел из троллейбуса и чисто по наитию, двинулся влево от остановки, минуя микрорынок и проходя между двух пятиэтажек «хрущёвок». Геннадий Николаевич с лёгкостью почувствовал, что идёт верным путём. Тут — так ничего и не изменилось. Кроме того что появилось множество всяких разношёрстных щитов, пёстрых транспарантов, вывесок, да и вообще все магазины, в общем-то, сильно преобразились в этой яркой рекламной мишуре — завлекающей клиентов. Товаров было великое множество, а вот людей у которых были деньги для приобретения их: раз, два… и обчёлся.

Пройдя мимо сидящих на лавочке у входа в подъезд двух тётушек, которые почему-то всегда по обыкновению своему, обязательно присутствуют здесь со своими беседами несмотря ни на какое время дня. Он вошёл в дом и, поднявшись на четвёртый этаж, тут же позвонил, как будто это проделывал лишь только ещё вчера. Прождав несколько секунд и не услышав никаких признаков жизни за дверью, которая, кстати, тоже совершенно с тех пор не изменилась, он позвонил снова, но уже более настойчиво и уверенно.

Неожиданно за его спиной загремел открывающийся замок, а потом тут же открылась и сама дверь позади него и оттуда выглянула пожилая женщина. Рачительно оглядев его с ног до головы, она вдруг с душевным участием спросила:

— Вы к Никите молодой человек?

Хоть и вопрос её, его немножко удивил (почему, мол, молодой человек?) он — всё равно поспешил ответить утвердительно:

— Да.

Женщина, сначала как-то странно помявшись все-таки, наконец, пролепетала:

— Простите, голубчик, а разве вы не знаете, что он уж как три года умер? Пил-пил бедняжка, а как Настасья-то ушла от него… так и… — она ещё чего-то хотела добавить, но он уже её не слушал. Он — как быстро пришёл, так же быстро теперь уходил, шагая порой через ступеньку. Выйдя на улицу где, по-прежнему не обращая наималейшего внимания на него, оживлённо болтая, сидели — ясное дело — всё те же тётушки Геннадий Николаевич прошёл с удручённым видом мимо них. Он расстроился, но не столько почему-то смертью старого приятеля, сколько напрасной тратой времени. Теперь он, с усилием сделав два коротких выдоха, попытался расслабиться. Перестав торопиться, он подумал: «а, правда, куда мне, собственно говоря, вообще торопиться-то?». И сам он побрёл медленно по улице, куда глаза глядели, а глаза его глядели именно туда, куда или чего — и хотела его душа. А душа его просила почему-то непременно выпить. Внезапно, на него навалилась такая тоска, что не хватало совершенно никаких сил, перетерпеть её. Чисто интуитивно у входа в магазин он увидел — сидящего на бордюре невзрачно или даже грязно одетого мужчину. Невольно почувствовав в нём такого же бедолагу, как и он сам направился к нему. Он не ошибся, это был именно тот человек, который ему сейчас и был нужен, то есть возможный собутыльник.