Узнаваемость конкретно мистера Тимба сводилась к характерным для уроженца юга Африки видимым чертам лица, надвинутой на глаза шляпе, присущей его наизнаменитейшему игровому персонажу, а также, в качестве указателя не очень догадливым, логотипа его собственной студии на груди.
— Хм, кто же это?.. — кривлялся, насильно улыбаясь, Патрик Суэйзи. Зал — тысячи обратных микрофонов на миникамерах — исторг обязательный в таких случаях гул деланного недоумения. Лакмуса затошнило.
— Я писатель, — всеобщий вздох сочувствия, — и у меня вопрос. Виктор Ким на территории Союза имеет более чем сто пятьдесят миллионов постоянных подписчиков. Как мне угнаться за ним?
Лакмус подался вперёд.
— Перестаньте заниматься литературным онанизмом!
— Что, простите?..
— Прекратите цитировать самого себя! — и откинулся обратно на мягкую спинку дивана. Впервые за всё это время сарказм доставлял ему удовольствие. И впервые он происходил от него лично.
— А говорили, что не будете шутить! — не удержался от улыбки Артур. У него даже зубы казались острыми.
Джереми Стайер не слышал ничего вокруг. Он закупорился в себе, вспомнив лицо Виктора. Вспомнил Алтайские горы, ущелье, в которое столкнул его слепой случай с помощью всего-то одного неустойчивого камешка. Как вниз, на помощь едва знакомому человеку, спустился парнишка Витя Ким — остальной отряд попросту испугался. Полез бы он туда, зная наперёд уготованную ему насильно судьбу величайшего из литературных деятелей русскоязычного мира? Знай Лакмус свою, и будь он на его месте — не полез бы.
Их с Виктором роли были диаметрально противоположны, если говорить о средствах достижения цели, но саму цель им впереди Она поставила одну. Повлиять на умы посредством наиболее действенных инструментов, пестуя взаимное отторжение у двух сильнейших с военной точки зрения цивилизаций.
Без объяснений. Без причин. Хотите жить — я дам вам всё, но вы станете великими.
Сегодня настал последний день Лакмуса. Голограммы уже не было, а посмертно изнасилованный морально актёр ещё что-то многословил, когда он вдруг поднялся, смотря на свои, больше не трясущиеся, желтоватые от никотина пальцы. Джереми вынул ароматную сигарету. Щелчок зажигалки снова сделался громким настолько же, насколько была ярка свеча в кромешной тьме.
Не произнеся более ни слова, он пошёл прочь из студии. Он знал, что последний отснятый материал из его блога — отчётный, самый гнусно-острый — выведут в трансляцию и без его участия, ведь это было прописано в контракте. Иметь отношение к уничтожению человечности и человечества он никогда не желал, но теперь он был способен просто уйти.
На входе в закулисье его дожидалась девушка, в глазах которой читалась готовность на многое, если не на всё. Про орех она выяснила даже больше, чем мог бы себе представить Джереми.
Но он не дал ей заговорить, остановив жестом. Проходя мимо, сунул ей в ладонь зажигалку. И тут же позвонил своему агенту.
— Алло? — голос Анжелики в микронаушнике звучал как всегда приветливо и тепло. Она одна видела его страдания. Одна знала чего ему на самом деле стоил титул «Злого бога».
— Ты всё сделала? — он шагал так быстро, как только получалось, чтобы не упасть и не побежать.
— Всё, Лакмус. Все счета переведены благотворителям. И… мне? Вот неожиданность, спасибо!..
Вот и грянул финал!
— Слушай меня, Анжела. Уезжай из Америки. Забирай всех дорогих тебе людей — и уезжай.
Вот и блещут фанфары!
— Но, Лакмус…
И багряная вспенится муть…
— Лакмуса больше нет, — связь оборвалась.
Он глянул на часы — уже три минуты как истёк контракт на интервью. Гигантская англоязычная аудитория вот уже три минуты как смотрит взахлёб его последнее преступление.
К чёрту всё!
Планер ждёт. Обратно туда, где всё это безумие началось! В Алтайские горы! Пришла пора ему задавать вопросы Изумрудной пчеле!