Изумруд - [33]

— Господи, ну почему не знаю! Я знаю о чем говорю! Ну что тебя здесь держит, что?! — Разгорячилась я. Впервые за много дней я увидела в своей возлюбленной какое-то проявление эмоций, и это показалось хорошим знаком.

— Что меня здесь держит? Ты хочешь знать что меня здесь держит?! — Закричала она, но тут же осеклась, увидев, что привлекла внимание пьяной парочки, обнимавшейся на соседнем диване и стала говорить тише. — Я все сделаю, чтобы ты не узнала об этом. Иначе… Черт, твоя дурацкая влюбленность нужна мне почему-то. Но просто я знаю на какой тонкой ниточке она держится. Я знаю, а ты нет. Поэтому для тебя все такое прекрасное и радостное, а для меня это просто боль, понимаешь? Ведь если ты узнаешь когда-нибудь обо всем, Клер, твоя дурацкая любовь испарится, ты о ней даже и не вспомнишь, и ты не захочешь понять меня и то, что чувствую сейчас я. Не захочешь! Потому что будешь меня ненавидеть. И за это, Клер, за это я сейчас ненавижу ТЕБЯ, понимаешь? Заранее! За твою ненависть!

— О чем ты… Я не буду тебя ненавидеть! Что бы я ни узнала о тебе — я не буду тебя ненавидеть, клянусь! — В порыве чувств я схватила ее за руку, но она резко вырвалась и закричала, теперь уже не скрываясь:

— Не прикасайся ко мне, ясно тебе? Никогда не прикасайся ко мне!

— Почему? — Ошарашено спросила я.

— Потому что я не хочу этого, ясно?

Таких вещей она мне еще не говорила. Отстранялась — да, но вот так, напрямую сказать, что она этого не хочет — нет, такого еще не было. Меня будто огрели хлыстом. Я смотрела на нее, уставившуюся опять в свой долбаный экран, а в глаза у меня набирались горячие слезы. Я сморгнула, чтобы не заплакать и, хотя несколько слезинок покатились по щекам, произнесла как можно более равнодушно и вроде бы как бы задумчиво:

— Я за свечку — свечка в печку, я за книжку — та бежать…

— Что? — Недоуменно повернулась Рене.

— Ничего. Стишок такой. Про Мойдодыра

Она некоторое время хлопала ресницами, а потом лицо ее просветлело и она выдала какую-то абракадабру, заставив теперь меня недоуменно нахмуриться.

— Это по-французски, — улыбнулась она как ни в чем ни бывало. — Детский стишок типа Мойдодыра твоего. Я вспомнила.

— Да ты совсем еще ребенок, — я сокрушенно покачала головой, — совсем еще маленькая. А я просто дура. Я уеду отсюда, Рене, завтра же.

Она кивнула.

— Да, так будет лучше.

У меня внутри что-то оборвалось.

Я и правда решила уехать. Чувствовать себя покинутой возлюбленной — это было хуже некуда. И мне показалось, что легче перенести боль утраты будет где-нибудь вдали от этой противной обожаемой моей малолетки. Я подумала, что не поеду домой, а заселюсь в квартиру моего приятеля, того что одолжил мне машину и недельку-другую посижу одна, переварю всю эту боль и подумаю, как жить дальше. Я никогда не влюблялась, как я уже говорила, и не знала какими способами бороться с мучительным отчаянием. Но ощущение это меня очень доставало. Хотелось от него убежать, и мне думалось, что убегая от Рене я убегу и от этого чувства. Да, мне предстояло многому научиться. Потом, много позже, я узнала от отца Жозефин, что лучший способ бороться со страстью это устать от своего возлюбленного, дождаться, когда пелена спадет с глаз, увидеть его в неприглядной ситуации, «не в своей стихии», так сказать. Еще лучше правдами и неправдами сделать так, чтобы этот человек тебя полюбил. Тогда-то страсть испаряется очень быстро. Если такие способы не помогли — значит все слишком серьезно и это настоящая любовь, тут лекарств нет, остается только пропадать. Ну а вот убежать от своей страсти подальше в надежде что она пройдет сама — это большая ошибка. Потому что вдали от объекта обожания ты в своей голове начинаешь идеализировать его образ и тогда уж спасенья нет. Будешь мучиться долго-долго, всех своих последующих возлюбленных сравнивать с этим идеальным образом и каждый раз разочаровываться, ибо образ — идеальный, живой человек просто не может ему соответствовать. Но тогда я еще этих премудростей не знала и стала собирать манатки. В свете последующих событий это был правильный вариант, только вот не успела я уехать.

Вечером того же дня я, после того как собрала свои скудные пожитки, решила пойти в Большой дом и хорошенько напиться в компании изумрудовских аборигенов. Надо признаться, я смутно надеялась, что Рене одумается к этому времени и начнет уговаривать меня остаться. Но Рене там не оказалось. Барби сказала, что моя возлюбленная уехала в в деревню или в город на почту и еще не вернулась. Странно это было, я не помнила чтобы Рене куда-нибудь уезжала из Изумруда. Может она специально сбежала, чтобы меня не видеть… Я загрустила и принялась за виски. Громко играла музыка, какой-то романтик колекшен. Несколько человек, собравшихся в этот пасмурный вечер в холле, видимо устав от бесконечных плотских утех, занимались странным делом — играли в старую игру «Эрудит». Казалось, в воздухе раздавалось скрежетание застоявшихся мозгов. Каждое слово давалось им с неимоверным трудом. Если бы не мои душевные муки, меня бы это здорово позабавило. Но сейчас я лишь равнодушно взирала на необычное зрелище и потягивала свой спасительный напиток. Впрочем, от меня не ускользнуло, что в игре лидирует Чак. Он по-прежнему жил в Изумруде, но я уже не очень-то интересовалась им. Ну даже если он и есть Максим — черт с ним. Кажется его все здесь устраивает, и он доволен собой и окружающим, глупо будет тащить его в мой мир. К тому же — до него ли мне было уже. Рене, милая моя Рене… Неожиданно раздался звонок из динамика на лестнице, кто-то приехал и стоял у ворот поместья. Горничные почему-то не спешили, может, спали уже, поэтому Джулиус взял зонт и ушел впускать гостей. Почему-то я была уверена, что это не Рене, у нее наверняка имелись ключи от ворот, и она не стала бы так настойчиво трезвонить, насколько я знала, она всегда раздражалась когда кто-то звонил «длинными очередями».