Изумительное буйство цвета - [104]
Я не могу до конца поверить, что он не придет больше домой. Каждый день, открывая глаза, я надеюсь увидеть его сидящим рядом со мной. Пустота, образовавшаяся после его ухода, чудовищна. Я все смотрю на стоящий рядом со мной стул и беспокоюсь, поместился ли бы он на нем, а потом снова плачу, потому что размер стула не имеет теперь никакого значения.
Отец все продолжает говорить, так ничего и не сказав. Лежит ли он по ночам без сна и оплакивает потерянного сына или скрывает все от самого себя?
— Похороны в четверг, — говорит он во вторник.
— Я хочу пойти, — говорю я.
— Не думаю, что это возможно, — говорит он, хмурясь.
— Я спрошу у врача.
Он не отвечает. Молчит впервые за все эти дни.
— Ты не хочешь, чтобы я пошла.
— Китти, — говорит он грустно и качает головой. — Будет очень тяжело…
— Я хочу пойти, — говорю я.
— Я не разрешаю, — говорит он, как будто я все еще маленький ребенок, а он имеет право принимать решения за меня. Перед тем как уйти, он берет шоколадку и критически ее осматривает.
— Кофе со сливками, — говорит он. — Оставлю ее для Джейка: он такие любит.
Он кладет шоколадку обратно и берет три карамельки.
Когда я оглядываюсь назад, мне начинает казаться, что меня просто подхватил вихрь, который потом забрасывал в разные места: на какое-то время закидывал меня в одно незнакомое место, потом, не успела я собраться с духом, подбирал вновь и бросал куда-то еще. Не могу понять, почему все так произошло: мой желтый период у дверей школы, Эмили и Рози, детские вещи, младенец из роддома, Меган. Было ли все это действительно со мной? С настоящей Китти Веллингтон? Кто-то исказил окружающий меня мир, придал ему противоестественные формы, и как бы я ни старалась остановиться, все шло автоматически. Ноги мои шагали сами собой, без моего на то согласия. Но должен был существовать хоть какой-то способ все остановить, а я не могла найти его формулу.
…В результате я все-таки еду на похороны. Адриан приезжает за мной на машине, и больница одалживает нам кресло-каталку. Джеймс сидит со мной на заднем сиденье, обхаживает меня, суетится. Он так внимателен, что мне хочется поручить ему что-то сделать, но я не могу придумать, что именно.
Крематорий почти такой же, как тот, в котором мы были во время похорон бабушки с дедушкой: темный и прохладный, с деревянными скамьями; мужчины в черном ходят бесшумно и незаметно, разговаривают приглушенными голосами. Все это неправильно — так и хочется закричать мне. Вы ошиблись! Мартину не было девяноста — он хотел сделать еще множество дел, посетить множество разных мест, в которые уже никогда не поедет.
Все организовал Адриан. Он произносит речь, в которой отдал дань памяти Мартину, и, слушая ее, мы все плачем, потому что Адриан знает, как найти нужные слова. Он помнит его ребенком и подчеркивает лучшие качества Мартина: верность, настойчивость и надежность.
Мартин стал тем мальчиком, которого потеряли. Без мамы, как у Питера Пэна, без будущего, как у Генри.
Несколько человек пришли из конторы, где работал Мартин. Они в черных костюмах с галстуками, они неловко сидят на скамьях, чужие и нашей семье и друг другу. Но, глядя на них, я понимаю, что они действительно очень расстроены. Я смотрю на бородатого мужчину средних лет, он вытирает слезы. Мне бы хотелось подойти и поговорить с ними. Раз они любили Мартина, значит, они мои друзья.
Когда гроб опускается, Джейк играет на скрипке. Они с Адрианом в черном, а Пол в кремово-синем костюме, и выглядит так, будто собрался на летнюю свадьбу. Не хватает только белой гвоздики в петлице. Отец одет неброско, нет его бабочки, как будто знает, что никогда ничего уже не будет как прежде. Слушая скрипку Джейка, я смотрю на его профиль и начинаю понимать, что на самом деле чувствует отец. Что-то подсказывает, что он сломлен, какая-то сила тянет его к земле, что он стар. Щеки его обвисли, уголки рта опустились, плечи устало поникли. Он весь как-то съежился, придавленный к земле смертью Мартина.
Я сижу сзади в кресле-каталке и вытираю потоки слез. Потом мы выходим и сбиваемся все вместе в продрогшую семейную группку. Маргарет на этот раз не появляется. Да и вообще, знает ли она? Порывистый летний ветер быстро кружит над нашими головами, сдувая шляпку Сьюзи, ероша волосы Джеймсу. Преждевременно засохшие листья кружатся у наших ног, как вихри в миниатюре, сороки сплетничают на березах, окаймляющих кладбище, и хаотичные капли дождя рассеиваются бушующим ветром. Джеймс хочет отвезти меня к машине, но я прошу его немного помедлить. Здесь мы все, кроме Эмили и Рози.
— Они еще слишком малы для похорон, — отвечает Лесли, когда ее спрашивают.
Я пытаюсь понять смысл этой фразы. Она очень ценит жизненный опыт — а он, и в этом я не сомневаюсь, включает в себя и смерть. Думаю, дети должны знать о смерти и похоронах, тогда им не придется тратить лучшую часть жизни на размышление о том, почему же исчезают люди. Родители должны все объяснять детям как следует.
— Мне кажется, — говорю я, — что если им объяснить…
Лесли бросает на меня такой взгляд, что я понимаю: девочки отсутствуют не из-за того, что им трудно объяснить, что такое смерть. Их нет из-за меня. Она больше никогда не подпустит их ко мне.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
«Брик-лейн» — дебютный роман Моники Али, английской писательницы бангладешского происхождения (родилась в Дакке).Назнин, родившуюся в бангладешской деревне, выдают замуж за человека вдвое ее старше и увозят в Англию. В Лондоне она занимается тем, чего от нее ждут: ведет хозяйство и воспитывает детей, постоянно балансируя между убежденностью мужа в правильности традиционного мусульманского уклада и стремлением дочерей к современной европейской жизни. Это хрупкое равновесие нарушает Карим — молодой активист радикального движения «Бенгальские тигры».
Дэймон Гэлгут (р. 1963) — известный южноафриканский писатель и драматург. Роман «Добрый доктор» в 2003 году вошел в шорт-лист Букеровской премии, а в 2005 году — в шорт-лист престижной международной литературной премии IMPAC.Место действия романа — заброшенный хоумленд в ЮАР, практически безлюдный город-декорация, в котором нет никакой настоящей жизни и даже смерти. Герои — молодые врачи Фрэнк Элофф и Лоуренс Уотерс — отсиживают дежурства в маленькой больнице, где почти никогда не бывает пациентов. Фактически им некого спасать, кроме самих себя.
Лондонское предместье, начало 1940-х. Два мальчика играют в войну. Вообразив, что мать одного из них – немецкая шпионка, они начинают следить за каждым ее шагом. Однако невинная, казалось бы, детская игра неожиданно приобретает зловещий поворот… А через 60 лет эту историю – уже под другим углом зрения, с другим пониманием событий – вспоминает постаревший герой.Майкл Фрейн (р. 1933), известный английский писатель и драматург, переводчик пьес А. П. Чехова, демонстрирует в романе «Шпионы» незаурядное мастерство психологической нюансировки.
Иэн Макьюэн — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом). Его «Амстердам» получил Букеровскую премию. Русский перевод романа стал интеллектуальным бестселлером, а работа Виктора Голышева была отмечена российской премией «Малый Букер», в первый и единственный раз присужденной именно за перевод. Двое друзей — преуспевающий главный редактор популярной ежедневной газеты и знаменитый композитор, работающий над «Симфонией тысячелетия», — заключают соглашение об эвтаназии: если один из них впадет в состояние беспамятства и перестанет себя контролировать, то другой обязуется его убить…