Изумительное буйство цвета - [102]
Я слышу страшный взрыв. Проходит несколько секунд, прежде чем я осознаю, что окно разбито. На нас сыпется град осколков. И почему это они не используют для окон огнеупорное стекло, как в печах? Я закрываю собой Меган еще плотнее, зажмуриваюсь и жду. Как ни странно, я совсем не боюсь.
Новые звуки, удары, треск. Открываю глаза. Появились две черные ноги. Они движутся, обходят вокруг, и меня поднимают.
— Меган! — кричу я, испугавшись, что она останется беззащитной. Но появляются еще две ноги, и ее тоже поднимают. Нас несут к окну. Неужели это смерть пришла за нами собственной персоной, чтобы проверить, не сбежали ли мы через какое-то непредвиденное отверстие?
Я вся мокрая. Еще один ревущий звук, и мимо меня струятся потоки воды, а меня тем временем поднимают к окну. Пожарная бригада. Я забыла о пожарных бригадах. Должно быть, кто-то вызвал их по телефону. Пожарный сносит меня по лестнице вниз, и не увидеть в нем супермена просто невозможно. Он представляется мне огромным, по меньшей мере высотой футов в десять, сильным, как бык, и надежным, как дом.
— Подождите! — кричу я. — Там есть кто-то еще. Вернитесь!
— Не волнуйтесь, — говорит он низким голосом. — Мы его найдем.
Меня изумляет спокойствие его голоса, голоса человека, который полностью контролирует ситуацию.
На улице меня укладывают.
— Со мной все в порядке, — говорю я всем. — У меня ничего страшного.
Надо мной лицо Джеймса. Так кто же был тот, кто пытался нас спасти, кто тот, кого поглотило пламя? Кажется, это Джеймс говорит: «Китти, Китти». Но я только догадываюсь. Кровь струится сбоку по его лицу. Думаю, он ранен, и пытаюсь дотронуться до него, но мои руки совсем не там, где они, как мне кажется, должны были бы быть. Кажется, он совсем не обращает внимания на эту кровь, но почему-то плачет. Слезы так и льются по его щекам, и я чувствую, как его рука нежно дотрагивается до моей щеки. Никогда раньше я не видела, чтобы Джеймс плакал. Даже не знала, что он это умеет.
10
Эти крошечные отрезки времени
Нянечки приносят чай в 6.30 утра, входя весело и громко, открывая занавески с маками. Чтобы мы просыпались, они с нами разговаривают. «Доброе утро, Элен. Лучше спал сегодня, Джордж? Почему это половина твоих подушек на полу, Кэтрин?» Они не зовут меня Китти. И мне это нравится. Это позволяет мне считать, что Китти — это та внутренняя, секретная часть меня, которой я не должна делиться с посторонними людьми. Еще до 6.30, когда они начинают готовить чай, я слушаю, как все оживает. Звяканье чашек и блюдец, гул голосов, иногда — легкий смех, за которым следует: «Шшш…» Я рада, что они счастливы.
Из-за бинтов не могу ничего делать руками, поэтому они дают мне чашку с соломинкой и аккуратно устанавливают ее возле меня на подставке. Я наклоняюсь и медленно потягиваю чай, поджидая, пока он остынет. Опять чувствую себя ребенком, потягивающим кока-колу через соломинку, — разница лишь в том, что чай горячий и не сладкий.
Обычно я просыпаюсь задолго до чая. Иногда мне кажется, что я вообще не сплю, хотя, возможно, я просто не могу отличить сон от действительности. Снотворное я перестала принимать потому, что от него и вовсе не спится. Собственно говоря, мне и так приходится принимать очень много таблеток.
Я лежу вместе со своей болью в сумеречном полумраке и наблюдаю, как неустанно двигаются другие пациенты, поскрипывая своими эластичными матрацами. Слушаю их неровное дыхание, сморкание и похрапывание, их внезапные приступы удушья. Слушаю, как разговаривают медсестры, смотрю, как привозят они на каталках новых пациентов, вижу их неподвижные, спящие тела, заботливо укутанные в одеяла.
Потом я все вспоминаю и снова плачу. Слезами, которые никак не хотят остановиться.
Приходит Джеймс и помогает мне управляться с едой. Он все нарезает, расправляется с пищей при помощи ножа и вилки до тех пор, пока не превращает ее в идеальные порции подходящего размера. Я открываю рот, и он засовывает вилку. Сначала он опробовал ложку, но с ней получилось не очень удачно. Мы решили, что ложки не такое уж умное изобретение, ими практически невозможно достать пищу из любой выемки. Теперь мы пользуемся вилками. Я жую, глотаю и жду следующей порции, как ребенок лет трех. Я все думаю, не из-за этого ли Джеймс остается со мной, терпит меня. Он видит во мне ребенка. И чувствует, что он мне нужен. А может, он кормит ребенка, которого у нас никогда не будет.
— А что, если нам взять ребенка? — заявляет он как-то на днях, заявляет открыто, не боясь меня расстроить. Он готовился к этому вопросу минут тридцать.
Меня удивляет, что он все как следует не продумал.
— А разве нам разрешат? — говорю я. — После всего, что произошло.
Он не отвечает.
Да, это был Мартин. Мне кажется, что я всегда знала, что это был Мартин, который хотел походить на Самсона или Портоса из «Человека в железной маске», такого же несгибаемого, как скала, удерживающего рушащееся здание, чтобы все смогли спастись, и во время этого погибающего. А ему не удалось нас спасти. В его попытке не было необходимости, так как пожарная бригада была уже за углом. Первым нас пробовал спасти Джеймс, но Мартин столкнул его со ступеней и пошел сам.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
«Брик-лейн» — дебютный роман Моники Али, английской писательницы бангладешского происхождения (родилась в Дакке).Назнин, родившуюся в бангладешской деревне, выдают замуж за человека вдвое ее старше и увозят в Англию. В Лондоне она занимается тем, чего от нее ждут: ведет хозяйство и воспитывает детей, постоянно балансируя между убежденностью мужа в правильности традиционного мусульманского уклада и стремлением дочерей к современной европейской жизни. Это хрупкое равновесие нарушает Карим — молодой активист радикального движения «Бенгальские тигры».
Дэймон Гэлгут (р. 1963) — известный южноафриканский писатель и драматург. Роман «Добрый доктор» в 2003 году вошел в шорт-лист Букеровской премии, а в 2005 году — в шорт-лист престижной международной литературной премии IMPAC.Место действия романа — заброшенный хоумленд в ЮАР, практически безлюдный город-декорация, в котором нет никакой настоящей жизни и даже смерти. Герои — молодые врачи Фрэнк Элофф и Лоуренс Уотерс — отсиживают дежурства в маленькой больнице, где почти никогда не бывает пациентов. Фактически им некого спасать, кроме самих себя.
Лондонское предместье, начало 1940-х. Два мальчика играют в войну. Вообразив, что мать одного из них – немецкая шпионка, они начинают следить за каждым ее шагом. Однако невинная, казалось бы, детская игра неожиданно приобретает зловещий поворот… А через 60 лет эту историю – уже под другим углом зрения, с другим пониманием событий – вспоминает постаревший герой.Майкл Фрейн (р. 1933), известный английский писатель и драматург, переводчик пьес А. П. Чехова, демонстрирует в романе «Шпионы» незаурядное мастерство психологической нюансировки.
Иэн Макьюэн — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом). Его «Амстердам» получил Букеровскую премию. Русский перевод романа стал интеллектуальным бестселлером, а работа Виктора Голышева была отмечена российской премией «Малый Букер», в первый и единственный раз присужденной именно за перевод. Двое друзей — преуспевающий главный редактор популярной ежедневной газеты и знаменитый композитор, работающий над «Симфонией тысячелетия», — заключают соглашение об эвтаназии: если один из них впадет в состояние беспамятства и перестанет себя контролировать, то другой обязуется его убить…