Израненный - [35]

Едва заметный всхлип вырывается из моего рта, когда мой мозг пытается придумать ответ.

— С… с Мэллори…

Тыльной стороной ладони он бьёт меня по щеке до того, как я успеваю закончить свою ложь. Удар настолько сильный, что моя голова дёргается в другую сторону и врезается в стену. Головокружение накрывает меня, но это ничто по сравнению с раздражающим пламенем, обжигающим мою щёку.

— Ты уже трахаешься с парнями? Позволяешь им пихать в себя их отвратительные члены? Ты всё ещё грёбаная девственница? — он задаёт вопросы очень близко и очень спокойно возле моего уха. Он не смеет говорить это громче, чем яростным шёпотом. Он тянет за воротник моей рубашки и дёргает вниз, достаточно сильно, чтобы разорвать.

— Тим? — тихо и огорчённо зовёт Рейчел, стараясь остановить его.

— Солжёшь мне ещё раз, и я вырву этот язык из твоего грязного лживого рта! — его слюна брызгает мне на лицо, когда он ударяет меня со всей яростью.

— Я не лгу… — я не знаю, почему продолжаю настаивать на лжи. Возможно, это извращённая потребность увидеть, насколько далеко я могу его толкнуть. Сколько вреда он сможет нанести? Ударит ли он меня, если я скажу, что хочу, чтобы Мэддокс сделал со мной все те больные и извращённые вещи, которые он ожидал сделать со мной с того момента, как они меня удочерили? Убьёт ли он меня, если я скажу, что лучше лишилась бы девственности с парнем, которого едва знаю, чем когда-либо позволю ему забрать у меня это насильно? Он думает, что владеет мной. Думает, что я его собственность. В его противном, свихнувшемуся уме, я принадлежу ему. Тим думает, что моё влагалище принадлежит ему, потому что он прикоснулся к нему первым, раньше, чем я узнала, что оно у меня есть. Задолго до того, как я узнала, что «тайные прикосновения» не должны быть между мужчиной и ребёнком.

— Машина Мэллори сломалась после занятий. К счастью, твой отец отвёз её домой. Она рассказала ему, что ждала тебя на поле после тренировки, но ты так и не пришла, — поясняет Рейчел, её голос по-прежнему тихий, будто если она повысит его, это разозлит монстра, стоящего между нами. — Где ты была, дорогая? Мы не пытаемся заставить тебя почувствовать себя плохо, но твой отец и я волновались, — если Рейчел и была свидетелем пощёчины и всего, что произошло после этого, то она просто не обращает на это никакого внимания. Зачем ей это делать, если она сама жертва? Зачем делать себя мишенью ярости монстра? Предполагаю, что легче засунуть голову в песок и делать вид, что ничего не происходит.

В секунду молчания, которая окутывает нас густой пеленой, я пытаюсь найти ответ на её вопрос. Ответ, который не вызовет ещё больший гнев Тима. Одно дело думать о противостоянии ему, и совершенно другое — сделать это. От разговора меня спасает неожиданный стук в дверь. Следует очень короткая пауза, в которой Рейчел и Тим переглядываются, а затем Рейчел, так как она ближе к двери, делает три шага и открывает её.

Моё сердце глухо стучит в груди от восторга и страха при виде его красивого лица. Мэддокс стоит в дверном проёме, как какой-то исконный плохой мальчик, со своими татуировками и размерами. На его лице то же пренебрежительное выражение, которое, кажется, соответствует его непроизвольной улыбке.

— Да? — голос Рейчел не очень тёплый и приветливый, и я уверена, что глубокая линия морщин недовольства появляется, когда она сводит брови вместе.

— Привет. Простите, что побеспокоил вас. Я одноклассник Эйли. Мы вместе работали над проектом в библиотеке ранее. Я решил подбросить её, и думаю, это выпало, когда он выходила из моего грузовика. Могу я отдать это ей?

Передавая что-то Рейчел, — что именно мне рассмотреть со своего места не удаётся, — он использует весь свой огромный рост, чтобы посмотреть поверх её головы. Наши глаза встречаются всего на несколько мимолетных секунд, прежде чем Тим становится передо мной, полностью блокируя мне вид.

— Иди наверх. — Большая часть меня хочет проигнорировать его приказ и обойти его, но я этого не делаю. Подскакивая, я прихожу в действие только, когда он рявкает в моём направлении: — Живо!

У меня уходит целая вечность на подъём по лестнице, но не из-за той сильной боли, а потому что я не хочу уходить. Тим плетётся к главному входу, и мне хочется услышать, что он скажет Мэддоксу. Скажет ли он убраться ему прочь? Расскажет, что я неуравновешенная, вдаваясь в мельчайшие подробности того, как я пыталась убить себя три раза за один только прошлый год? Расскажет ли Мэддоксу о моих ночных кошмарах, в которых я просыпаюсь и кричу, потому что в них Тим насильно забирает мою невинность? Я бы не исключала и того, что Тим расскажет это всё. Расскажет Мэддоксу о высокой степени моего психического заболевания, просто чтобы заставить парня держаться от меня подальше. И он это сделает, я уверена. Мало того, что я пошла к нему домой, но, если Тим расскажет ему обо всех этих вещах, это только заставит Мэддокса уехать с мыслями о том, насколько я действительно сумасшедшая. Никто не хочет общаться с сумасшедшими.

Моё сердце болит, когда я думаю о том, что Мэддокс увидит меня такой. В свете психически неуравновешенной. Я ненавижу то, что меня волнует его мнение. Наверху их разговор звучит слишком приглушённо, и мне не удаётся что-либо услышать или понять. Но он короткий, и довольно скоро я слышу, как закрывается входная дверь и тяжёлые шаги Тима. Я бегу к себе в комнату, закрываю дверь и сразу поворачиваю замок. С грохочущим сердцем в моём горле, я жду. Пять… Десять минут спустя…