Израиль: почти паломничество - [7]

Однако Синедрион продолжал настаивать на том, что Иисус должен быть казнен как опасный преступник. «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю». Это уже был конкретный политический шантаж. Тут лучше передать слово Михаилу Булгакову: «Пилату показалось, что… будто вдали проиграли грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова — «закон об оскорблении величества…»». Дальше сопротивляться давлению Синедриона было уже опасно для своей карьеры и, может, даже жизни.

Когда Иисус снова предстал перед Пилатом, то у Претория собралась большая толпа — горожане, «иудейские начальники и старейшины», которые шумели все громче, требуя вынесения обвинительного приговора. У Зинаиды Гиппиус это описано в четырех строках, но так, как будто она там присутствовала —

Недавно мы с тобою

По площади бежали второпях,

К судилищу, где двое пред толпою

Стояли на высоких ступенях.

По сравнению с другими римскими провинциями, не говоря уж о самом Риме, жизнь в Иерусалиме была до оскомины монотонной. Ни театра с привычными в других частях империи захватывающими — веселыми или трагическим — представлениями, ни цирка с льющейся кровью гладиаторов и диких зверей. Иудейская ортодоксия сковывала немыслимо. Забежать к соседу иной веры и то означало осквернение и влекло длинные и сложные процедуры очищения. Разве что происходившие время от времени побиения камнями да распятия на кресте нарушали монотонность иерусалимской жизни. Думаете, преувеличиваю? Во время одной из экскурсий по местам появления привидений в ночном Лондоне гид-англичанка рассказала нам, что так часто используемое сейчас слово «гала», означающее какое-то пышное представление (гала-шоу) — это производное от английского слова gallows, «виселица». Еще в начале 19-го века лондонцы собирались на публичное повешение как на первостатейное развлечение — с родственниками, кружками пива и бутербродами, стремясь занять местечко в первых рядах. Очень сомневаюсь, что жители Иерусалима начала первого века были намного более гуманными. Уверен — также стремились прорваться в первые ряды. «Из десяти девять не знают отличия тьмы от света, истины от лжи, чести от бесчестья, свободы от рабства. Такоже не знают и пользы своей». Это мудрые братья Стругацкие о тех временах. Да только ли о тех?

Пилат решил воспользоваться одной из еврейских традиций: правитель мог простить одного из преступников, осужденных на казнь, по выбору народа. В тот день, помимо Иисуса, на казнь были осуждены еще три преступника, одним из которых был некий Варавва, разбойник, совершивший тяжкие преступления — грабежи и убийство. Выйдя к собравшейся толпе, Пилат предложил освободить Иисуса, но она стала требовать отпустить Варавву. Тогда по приказу Пилата римские солдаты отвели Иисуса во двор и подвергли его жестокому бичеванию. Похоже, Пилат полагал, что собравшийся народ сочтет это достаточным наказанием.

В базилике Санта Прасседе в Риме хранится колонна из резиденции Пилата в Претории, к которой, согласно преданию, во время бичевания был привязан Иисус — метра в полтора, из серого пятнистого камня, по форме напоминающая песочные часы. Обычно возле нее образуется небольшое скопление посетителей, стремящихся прикоснуться ней. Я тоже прикоснулся к ней — прохладная шершавая поверхность. Смотрел на нее и думал — неужели это та самая, из Иерусалима? Желание историка увидеть настоящую историческую реликвию боролось со скепсисом…

После бичевания на Иисуса надели багряницу, «и сплетши венец из тёрна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним…». После этой экзекуции, выведя окровавленного Иисуса в таком наряде к толпе, Пилат сказал ей — «Вот, человек», имея в виду, что этот человек уже достаточно наказан. Но толпа продолжала с еще большей настойчивостью требовать отпустить Варавву и распять Христа. «Пилат, видя, что ничто не помогает… взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего». С тех пор этот жест, до того бывший лишь частью еврейского ритуала жертвоприношения, стал жестом, понятным разным народам без дополнительного пояснения: «я в этом участия не принимаю и ответственности не несу».

Почему толпа перед Преторием так жаждала смерти Иисуса, хотя, скорее всего, в ней было немало тех, кто совсем недавно кричал «Осанна» (на греческом — приветственный возглас) Иисусу при Его въезде в город? Евангелия отвечают на это — народ был научен иудейскими старейшинами. «Отче! отпусти им, не ведя бо, что творят…».

Еще одна цитата, на мой взгляд, очень поучительная:

«Беседуя с верующими старушками, я показываю на изображение распятого Христа и спрашиваю известную мне постоянную богомолку:

— Акулина!. Ты знаешь, кто это распят на кресте?

— Это, Владыко, Господь наш Иисус Христос, — отвечает.

— А знаешь, за что Его, Господа нашего Иисуса Христа распяли? — продолжаю расспрашивать я.

Немного помешкав, старушка отвечает:

— Знать, было за что, Ваше Высокопреосвященство.»

Этот диалог очень похож на анекдот из серии «черного юмора». Но, к сожалению, он является документальным фактом — фрагментом из отчета одного из архиреев русской церкви Священному Синоду, написанного в 1913 году.