Изотопы для Алтунина - [9]

— Ты прав, — сказал на это Сергей, — я в самом деле недовоспитал тебя: трухи у тебя в голове много. Деловой человек без энтузиазма и повышенной сознательности — это ж, если хочешь знать, просто холодный ремесленник. Это человек с рыбьими глазами: ему все равно, в каком пруду плавать, лишь бы корм был.

Сергей за всю свою жизнь никому не сказал плохого слова о Самарине, никогда не жаловался на его несправедливости. То была их игра, и посторонние в нее не имели права включаться. Самарин считался начальником Алтунина, начальником всего цеха и в общем-то был неплохим начальником — распорядительным, целеустремленным, с твердой волей. С Самариным его связывали чисто производственные дела, а все остальное не имело значения. Алтунин обладал достаточно развитым чувством дисциплины и в то же время — чувством юмора, чтобы здраво корректировать отношение Юрия Михайловича к себе и свое отношение к нему. Он сознавал неуловимость этих отношений. Отчужденность — вот как их можно назвать. В кузнечном цехе они оба — и сам Сергей, и Самарин — были у себя дома. Пусть на разных уровнях, но именно дома. Из-за того, что цех возглавляет некий Самарин, для Алтунина нет необходимости переводиться на другой завод или в другой цех. Какое Сергею дело до того, что много лет назад Самарин соперничал с его отцом? И не только в личной жизни, но, наверное, и в работе. Горечь поражения в этом соперничестве была, по-видимому, слишком велика, если уж начальник цеха до сих пор переносит те далекие отношения на тебя: ведь ты так похож на отца! Наверное, он просто забывает иногда, что ты — Алтунин-младший. При встречах в цехе всегда — пытливость, вроде бы все хочет оценить, на что ты способен, и сделать себе зарубку для памяти. Как бы ты ни старался, как бы ни перекрывал норму — ему все мало. И словно нарочно стремится создать ситуацию посложнее, чтобы проверить твою выдержку, выносливость. Авось сорвешься, забузишь. Вот уж тогда можно будет выдать тебе на полную катушку, поучить уму-разуму...

Когда на завод прибыл первый манипулятор, Самарин вызвал Алтунина в свой кабинет, уставленный телефонами и телевизорами.

— Техника новая, невиданная. Тебе и твоей бригаде осваивать. Запорешь машину — ответ особый будет!

Почему именно — бригаде Алтунина? Не имело смысла спрашивать. Начальник цеха сам все объяснил:

— Эта штука может заменить целую бригаду. Вот и начнем с твоей... Отберем у тебя специалистов и поставим их на другой молот.

Алтунин раньше всех освоил машину. Она пришлась ему по душе: мощь, красота! Решил обучить ковке на манипуляторе Сухарева. Тот оказался слишком чувствительным: вылезая из кабины, закричал в сердцах:

— Пусть он сдохнет, этот прогресс! Лучше на ручную ковку уйду. Трясет — спасу нет. Все печенки вытрясло.

К тому времени в цех поступила уже целая партия молотовых и прессовых манипуляторов. Их операторы так же, как Сухарев, страдали от вибрации кабины, и никто не знал, как избавиться от этой беды, Каждый удар молота по слитку отдавался в кабине. Был брошен призыв рационализаторам, конструкторы пустили в ход всю свою измерительную технику и математические расчеты. В конце концов они, конечно, докопались бы до сути и устранили дефект. Но на этот раз их опередил опыт кузнеца Алтунина. Именно он предложил сделать в кабине манипулятора деревянный пол. Ведь даже паровой молот устанавливают на подушку из дубовых брусьев, чтобы смягчить вибрацию. Вот тогда-то и прослыл Сергей рационализатором. Казалось бы, все просто, а эффект колоссальный: машинистов перестало трясти. «Подушка Алтунина» была записана в инструкции всех ковочных манипуляторов.

...Очутившись в прессовом пролете, Сергей невольно замедлил шаг. Над печами нависала сумрачная громада гидропресса — будто строгий, угрюмый храм неведомого народа.

Как ни был угнетен Алтунин случившимся, при взгляде на пресс-великан он ощутил знакомое томление в груди. И горечь сразу смягчилась.

Вновь подумалось, что в общем-то он и сам не очень справедлив в своих претензиях к Самарину, приписал ему черт знает что, как будто начальнику цеха, кроме Алтунина, некем и нечем больше заниматься. Ого-го! У начальника цеха огромное хозяйство, разветвленный аппарат управления: тут и технологи, и старшие мастера участков, и сменные мастера, и бюро технического контроля, и диспетчеры, нормировщики, плановики, табельщики, бухгалтерия. План, ответственность, сотни рабочих, и у каждого своя судьба, свои права и обязанности. Нужно обладать большим самомнением, чтобы все время усматривать нечто «личное» в отношениях твоих с таким вот перегруженным работой человеком, не знающим покоя ни днем, ни ночью. Почему это тебе всегда кажется, что на свете существуют только двое: ты и кто-то другой, который беспрестанно должен держать тебя в узком луче своего внимания, будто у него нет иных, более важных забот?

Алтунин показался самому себе вздорным, мелочным и устыдился. Он несмело подошел к начальнику цеха, обнаружив его возле нагревательных печей.

Самарин повел себя не очень-то дружелюбно. Капризно выпятив нижнюю губу, заговорил не о гидропрессе, не о том, что пора формировать бригаду, а о делах, которые никакого отношения к работе цеха не имели да и вообще мало касались начальника цеха. Обычный самаринский прием: начинать разговор издалека, как бы запутывая собеседника, говорить ему неприятные вещи, корить, чтобы ты вдруг почувствовал себя виноватым перед всем светом, а потом, когда ты раскиснешь, падешь духом, навязывать тебе свою точку зрения.