Изотопы для Алтунина - [12]

Этот Рожков был своеобразным шантажистом. Занимаясь в кружке художественного ваяния, он слепил скульптурный портрет Алтунина. Дальше подражания, правда, не пошел: должно быть, не хватило фантазии. Скульптура его была явной копией известной композиции «Перекуем мечи на орала»: обнаженный кузнец с чертами Алтунина перековывает меч на это самое орало. Произведение Рожкова долго стояло в художественной мастерской заводского Дома культуры. Рабочие заходили сюда и щелкали пальцами по гипсовым ягодицам кузнеца, покрытым жирной позолотой. Потом Коля Рожков своим мягким, вкрадчивым голоском вдруг объявил, что собирается подарить скульптуру ресторану-столовой «Голубой пресс». От такой перспективы у Алтунина пересохло во рту. Он сказал:

— Бригадира в таком виде, без штанов, хочешь выставить на потеху подвыпившим посетителям ресторана? Так они же, черти кривоногие, по пьянке орало сломать могут!

— Сломают — новое приделаем.

Ни на какие уговоры Рожков не поддавался. Он прочел целую лекцию о скульпторах, изображавших обнаженную натуру.

— Когда я во время отпуска был в Ленинграде, видел там в Эрмитаже: Геракл, борющийся со львом. Голенький, как в душевой.

— Так он же не был отличником кузнечного производства, — возражал Алтунин. — И кроме того, твоя скульптура не отвечает духу времени: это сразу после войны была нужда перековывать одно на другое, тогда металла не хватало, а сейчас к чему это кустарничество?

— Моя скульптура — символ нашей общей мирной политики, — не сдавался Рожков.

— Ну тогда хоть плавки надень или другой нос приделай, как у Игоря Корзинкина, например. Девчата ведь тоже в ресторан ходят — на танцы. Зачем им созерцать мою обнаженную натуру?

— Ладно, подумаю, — пообещал Рожков. — Я ведь полагал, что вы лишены всех этих дурацких предрассудков.

Между Алтуниным и Рожковым всегда происходили такие вот шутливые пикировки. Но сейчас Алтунин не расположен был шутить. Он припал левым глазом к окуляру оптического пирометра и стал вращать кольцо реостата. Нить электролампы, вмонтированной в прибор, постепенно накалялась. Алтунин вращал кольцо до тех пор, пока цвет ее не совпал с цветом нагретого слитка.

— Можно ковать!

— А где Сухарев? — спросил Скатерщиков. — Или опять мне садиться на манипулятор?

— Сегодня я его подменяю.

Злясь, Алтунин забрался в кабину манипулятора. Через прозрачный экран ковочного манипулятора ему хорошо было видно лицо Скатерщикова. В фиолетовых защитных очках оно казалось бледным, нездешним, задумчиво мудрым. Скатерщиков стоял у молота с правой стороны и флегматично нажимал на рукоятки управления. «Ну, держись, Петенька! Напоследок погоняю тебя, чтобы не забывал мою науку...»

Алтунин начал в бешеном темпе рвать на себя и отталкивать рычаги, нажимать на кнопки, чем заставил Скатерщикова удвоить внимание. Он, наверное, не понимал, что творится с бригадиром, но врасплох поймать его было трудно.

Алтунин все наращивал и наращивал темп, наливаясь злобно-веселым азартом. Характером он обладал в общем-то вспыльчивым, и то, что другие принимали за уравновешенность, невозмутимость, воспитывал в себе годами. Может быть, это шло даже от гордости: подавлял все мелкое в себе, привык оценивать каждый свой шаг. Но сегодня он был слишком взбудоражен, и теперь следовало разрядиться в своеобразном поединке со Скатерщиковым. Не запросит ли Петенька пардону?.. Сила удара молота по слитку зависела от того, как машинист нажимал на свой рычаг: для одиночного удара, сокрушающего грани слитка, требовался резкий нажим; при слабом нажатии рычага и удар был слабее, «баба» опускалась медленно. Молот бился, как живой пульс, и ритм этого пульса отзывался во всем теле Алтунина. Он чувствовал, что уже выдыхается. А Скатерщиков внешне казался спокойным. Он весь дымился, но был невозмутим. Свободная ковка не сводилась только к затрате физической энергии, она требовала предельного напряжения воли, предельной сосредоточенности. Теперь Алтунин даже восхищался своим учеником. Невольно признался себе, что, несмотря на многолетнюю дружбу, все-таки не знает Скатерщикова до конца.

В жизни все сложнее, чем кажется.

Вот слиток — примитивная штуковина, проще некуда. Но каждый слиток, каким бы примитивным он ни казался на первый взгляд, на самом деле обладает сложной структурой, несет в себе свои достоинства и пороки, так как не представляет собой однородной массы застывшего металла. Скажем, на поверхности его — зона мелких кристаллов, вглубь — зона столбчатых кристаллов, потом — усадочные рыхлоты, пустоты. Доброкачественная часть — процентов шестьдесят всего. В нем столько же пустот и рыхлот, как в ином человеке.

Когда Алтунин решил наконец передохнуть и вышел из кабины манипулятора, он увидел Сухарева. Тот выглядел жалко: несвежее, небритое лицо, испуганно бегающие глаза, какие-то помятые, как будто сплющенные, уши. Кинулся к Алтунину.

— Прости, Сергей Павлович! Если еще раз повторится...

Алтунин брезгливо поморщился.

«Следующего раза не будет. Иди, Сухарев, доложи диспетчеру или мастеру. А с меня хватит! Можешь убираться из бригады совсем!..» — «Как же так, Сергей Павлович? Семья ведь у меня... Провинился — накажи, взгрей. Но нельзя же так...» — «Все дураков ищешь? А их больше нет. Никто за тебя работать не хочет. Уходи, не путайся под ногами... Уходи, говорю! Живо...»