Изобретение велосипеда - [17]
Весной Алла Степановна использовала этот час сорок для прогулок. Она садилась на троллейбус и уезжала в лавру Александра Невского, где бродила между могил, читала надписи, грустила или шла к речке, смотрелась в чистую воду, следила за маленькими трудолюбивыми рыбками-колюшками. Колюшки строили себе среди водорослей домики, и Алла Степановна им завидовала.
Прекрасно это было — раз в неделю оказаться в лавре Александра Невского. Когда шёл дождь, Алла Степановна пряталась под старым дубом, который, по преданию, посадил сам Пётр Первый. Дуб казался огромные зелёным зонтом. А иногда Алла Степановна усаживалась в мраморной беседке и читала книгу. Выглянет она из беседки — кресты, кресты, кресты…
Алле Степановне, признаться, крепко надоело замещать классную руководительницу десятого «В». Столь милые её сердцу доверчивые шестиклассники страдали от недостатка внимания. Алла Степановна иногда спускалась к ним на третий этаж и говорила, что скоро она вернётся, потому что классная руководительница десятого «Б» вот-вот выздоровеет, а оставлять десятый класс без присмотра никак нельзя, ведь у них там всегда что-нибудь случается, учиться им мало осталось, вот они и дурят напоследок…
Но на этот раз беседка оказалась занятой. Алла Степановна, вздохнув, собралась было повернуть восвояси, как вдруг её окликнули по имени-отчеству.
Она быстро обернулась.
— Это вы! — грустно сказала она. — Благовещенский и Леннер! Вы заняли мою последнюю крепость — мраморную беседку… Где… ваша совесть?
— Она спит, — усмехнулся Костя. — И разбудить её будет непросто…
— К вечеру от твоей воинственности и следа не останется, — сказала Алла Степановна. — Химичка нажаловалась на вас директору.
— Ну и как он?
— Костя, мне что-то не нравится твои тон… — сказала Алла Степановна.
Дождь прошёл, пахло землёй и зеленью. Гробницы и обелиски помолодели.
Белые ангелочки на могиле генерал-губернатора тянули пухлые ручки вверх, к радуге, которая пунктирно намечалась в небе.
— Бросьте вы. Алла Степановна, — сказал Благовещенский. — Можно ведь считать, что мы встретились после окончания школы. Или… Что мы совсем не встречались…
— Ишь ты, какой конспиратор…
— Хотите, мы уйдём? — спросил вежливо Костя.
— Я спрашиваю, когда в школу пойдёте?
— Алла Степановна, — улыбнулся Костя. — Вы напоминаете мне упрямого стрелочника, который непременно хочет загнать состав в тупик… Может, зайдёте в беседку?
Алла Степановна зашла в беседку и села рядом с ними.
Инна выглядела прекрасно. Костя, напротив, был небрит и лохмат. Из чего Алла Степановна сделала вывод, что Костя влюблён в Инну по уши, а она…
— Давайте побеседуем о превратностях жизни, — предложил хитрый Костя.
— И о том, что вам будет за ваши безобразные прогулы? — усмехнулась Алла Степановна.
— Что будет, то будет, — сказал Костя.
— Лучше бы вы пошли к директору прямо сейчас и покаялись… Может, он в хорошем настроении… Ты-то, Инна? — посмотрела на девочку Алла Степановна. — Ты-то чего геройствуешь?
— Кстати, я выучила первую русскую революцию, — сообщила Инна. — И про Столыпина я теперь тоже всё знаю… Мне, право, в тот раз так стыдно было, когда вы меня вызвали…
— А сейчас мы уходим, — сказал Костя Благовещенский.
— У нас много дел, — таинственно шепнула Инна.
Алле Степановне надоели эти кривляния, она отвернулась и достала книгу. Услышав шаги, украдкой оглянулась.
Костя и Инна, взявшись за руки, шли по аллее. Инна — тоненькая и взрослая, Костя — неуклюжий, лохматый, прямо какой-то беспризорник.
«Надо же, чтобы так с самого начала не везло…» — подумала про Костю Алла Степановна.
14
Лёша Казаков — комсорг десятого «Б» давно собирался наведаться в райком комсомола к своему приятелю инструктору отдела учащейся молодёжи Толику Ифигенину. Толик учился в университете на филфаке, а четыре года назад закончил ту же школу, где сейчас учился Лёша.
Шёл Лёша к Толику за советом. До конца занятий оставалось чуть больше месяца, потом экзамены в университет, а что Лёша туда поступит, уверенности не было. По опубликованным в газете прогнозам конкурс на отделение английской филологии ожидался сорок восемь человек на место.
По пути в райком Лёша прикидывал всевозможные «за» и «против». Он комсорг… Это, безусловно, хорошо… Ездил в Англию… Значит, доверяют… Имеет первый разряд по лыжам и второй по борьбе. Тоже плюсы. Вот только с английским не ахти… В Англии Лёша не понимал, что там бормочут эти англичане, да и Валентина Дмитриевна Ильюшина не хотела, чтобы он ехал. Она рекомендовала Благовещенского или на худой конец Садофьева… Но дудки! Толик Ифигенин тогда, кстати, здорово помог… Но почему, чёрт возьми, Лёшу не избрали секретарём комитета школы? Кто же там был против? А… Ходина, кажется, кричала, что Лёше нельзя доверить всю комсомольскую работу школы. Что мало у него такта и что он не любит людей… Каких таких людей? С ума сошла Ходина… И избрали молчаливую Аллочку Сироткину. Она, что ли, любит людей?
Лёша шёл по Невскому, и настроение у него было паршивое. «Слишком много умников развелось в нашем классе, — недовольно думал он. — У Инночки Леннер оксфордское произношение… Ах, ах! Благовещенский ловит всё на лету… Какая нечеловеческая память! Садофьев прекрасно разобрался в поэме Байрона… Я ставлю ему пять с плюсом!»
