Изобретение Мореля - [13]

Оглянувшись по сторонам, я спрятался, улыбаясь своей догадливости, в маленьком закутке под лестницей. Это (позже понял я) было очень глупо. Если бы меня стали искать, туда заглянули бы в первую очередь. Я ждал, ни о чем не думая, очень спокойный, но все еще растерянный. Передо мной возникли два вопроса. Как они прибыли на остров? В такую бурю ни один капитан не решился бы подойти к берегу, а предположить, что людей переправили сюда на лодках, – нелепо. Когда они прибыли? Ужин был готов уже давно, но когда я спустился в подвал четверть часа назад, на острове никого не было.

Они упомянули Мореля. Значит, речь шла о возвращении тех же людей. И возможно, подумал я (сердце мое заколотилось), что я опять увижу Фаустину.

Я выглянул из-под лестницы, полагая, что меня мгновенно схватят и все разом объяснится.

За дверью никого не было.

Поднявшись наверх, я прошел антресолями, ступил на один из четырех балконов, просунул голову между темными листьями и глиняным божеством и глянул вниз, в столовую.

За столом сидело более десятка человек. Мне почему-то подумалось, что это новозеландские или австралийские туристы; казалось, они расположились здесь прочно и не собираются уезжать.

Хорошо помню, как я оглядел всех собравшихся, прикинул, не туристы ли они, решил, что они не похожи на прежних, и только тогда вспомнил о Фаустине. Поискал ее глазами и сразу нашел. Меня приятно удивило, что ее соседом был не бородач; я тут же обрадовался: значит, его нет (и, еще не поверив этому, незамедлительно обнаружил его напротив Фаустины).

Шла ленивая беседа. Морель завел разговор о бессмертии. Говорили о путешествиях, о праздниках, о системах (питания). Фаустина и белокурая девушка обсудили тему лекарств. Алек – тщательно причесанный молодой человек восточного типа, с зелеными глазами – попробовал рассказать о своей торговле шерстью, но этим никто не заинтересовался, а он не настаивал. Морель принялся с энтузиазмом планировать, как построит на острове футбольное поле или теннисный корт.

Теперь я смог получше разглядеть обитателей музея. Слева от Фаустины сидела женщина – Дора? – со светлыми волосами, уложенными мелкими волнами; она постоянно улыбалась, крупная ее голова была наклонена вперед, как у норовистой кобылки. По другую руку от Фаустины сидел смуглый молодой человек с живыми глазами, он хмурился, сдвигая густые брови. Дальше – высокая плоскогрудая девушка с брезгливым выражением лица; в глаза бросались ее чрезвычайно длинные руки. Эту девушку звали Ирен. Дальше та, что сказала «сейчас не время для историй о привидениях» на сумеречном лугу, когда я поднялся на холм. Других я не помню. Маленьким я рассматривал книги с картинками и играл в открытия: чем дольше смотришь на картинку, тем больше находишь в ней новых предметов, и так без конца. Какое-то время я раздосадованно глядел на панели Цугухару с изображениями женщин, тигров или кошек.

Сотрапезники перешли в холл. Осторожно, замирая от страха – сколько у меня врагов в гостиной, в подвале (слуги), – я спустился по узкой лестнице к двери, скрытой ширмами. Неподалеку я увидел девушку по имени Ирен, сидевшую с вязанием в руках возле алебастрового светильника, она беседовала с другой женщиной; я поискал глазами остальных и, рискованно высунувшись, увидел Мореля – вместе с пятью гостями он играл в карты; женщина, сидевшая спиной ко мне, была Фаустина; под небольшим столиком ноги игравших почти соприкасались, и я провел несколько минут – а может, и довольно долго, – забыв обо всем на свете и пытаясь разглядеть, трогают ли друг друга ногами Морель и Фаустина. Затем это малопочтенное занятие сменилось ужасом: на меня уставился краснолицый слуга с круглыми глазами; он вошел в гостиную. Я услышал шаги и бросился прочь, притаился между двумя рядами алебастровых колонн в круглом зале, над аквариумом. Под моими ногами плавали точно такие же рыбы, каких я выудил дохлыми сразу по приезде.

Уже ничего не боясь, я подошел к двери. Фаустина, Дора – ее соседка по столу – и Алек поднимались по лестнице. Фаустина двигалась с заученной медлительностью. Ради этого узкого тела, слишком длинных ног, бессмысленной чувственности я рисковал покоем, вселенной, воспоминаниями, переживаниями, обретенным богатством – сведениями о нраве приливов и нескольких безобидных корнях.

Я последовал за ними. Внезапно они вошли в одну из комнат. Дверь напротив была приоткрыта, за ней оказалась пустая спальня, где горел свет. Я осторожно вошел. Конечно, кто-то, выходя, забыл повернуть выключатель. Вид постели и туалетного столика, отсутствие книг, одежды, малейшего беспорядка доказывали, что здесь никто не живет.

Когда прочие обитатели музея отправились по своим комнатам, я забеспокоился. Услышав шаги на лестнице, захотел потушить свет, но безуспешно: выключатель заело. Я не стал дальше пробовать. Если бы в пустой комнате вдруг погас свет, это, пожалуй, привлекло бы чье-нибудь внимание.

Не будь этого выключателя, я, наверное, улегся бы спать. Меня клонило в сон, и этому способствовали усталость, гаснувшие одна за другой полоски света под дверьми, успокоенность оттого, что большеголовая женщина все еще была в комнате Фаустины. Я подумал, что если кто-то пойдет по коридору, он непременно заглянет ко мне, чтобы потушить свет (остальная часть музея была уже погружена в темноту). Это, наверное, неизбежно, но не слишком опасно. Убедившись, что выключатель испорчен, человек сразу же уйдет, чтобы не мешать другим. Я мог бы укрыться без особой тщательности.