Изобретая все на свете - [3]

Я вернулся в свою сосновую лабораторию и взялся за работу. Сначала, соорудив простую систему передающих колес, я получил двигатель, нуждавшийся в энергии. Потом я рассмотрел насекомых в банке и выбрал самых бойких и сильных с виду. Я прикрепил своих лучших жуков к колесу, капнув им клея на брюшко, и отошел. Клей держал крепко, им было не вырваться из упряжки. Я прождал минуту, и за эту минуту мысли мои омрачились. Может быть, думал я, насекомые в шоке? Я умолял жуков: «Летите!» Не летят. Я щекотал их прутиком. Не летят. Я в досаде топнул ногой и хотел уже утешиться после провалившегося опыта вкусным завтраком, когда двигатель наконец начал вращаться. Сначала медленно, как пробуждающийся гигант, но когда насекомые поняли, что ведут общую борьбу, скорость возросла. Я победно подпрыгнул, и мне тотчас же представилось видение будущего, где человечество избавлено от трудов, а все тяжелые работы выполняет мир насекомых. Я не сомневался, что мое видение сбудется. Двигатель вертелся и жужжал. Ослепительное зрелище, и несколько минут я купался в его сиянии.

За время, которое потребовалось для реализации моего изобретения, мир проснулся. Я слышал голоса животных на ферме и голоса людей, принимающихся за утреннюю работу. Я думал, как обрадуется мама, когда я скажу, что ей больше не придется доить коз и коров, потому что я изобрел систему, в которой обо всем позаботятся насекомые. Я восторженно скакал при этой мысли, когда в лабораторию вошел Вук — мальчик, несколькими годами старше меня. Вук был противный мальчишка, сын военного. Он со мной не дружил, а, как многие городские мальчишки, любил от нечего делать дразнить меня и портить все в лаборатории, которую я устроил среди деревьев. Но в то утро я был так счастлив, что обрадовался даже Вуку. Мне нужен был свидетель моего торжества. Я быстро объяснил ему, какой переворот в истории человечества совершил, как открыл способ использовать энергию насекомых — дешевый и неиссякаемый источник силы.

Вук выслушал, взглянул пару раз на двигатель с майскими жуками, который к тому времени вращался с впечатляющей скоростью. Вук жестко прищурился, скривив толстые губы. Когда я закончил лекцию, он кивнул и подошел к банке. Откручивая крышку, смотрел на меня в упор, словно подначивая его остановить. Вук запустил лапу с грязными ногтями в массу нашего великого будущего и вытащил полную горсть жуков. Я еще не успел осознать грозящей нам катастрофы, а Вук уже поднес кулак ко рту, открыл свою жуткую пасть и начал жевать. Мне никогда не забыть этого хруста. Панцири насекомых лопались у него на зубах, черные лапки скребли по его белому подбородку, сражаясь за жизнь. Варварский конец моих великих замыслов — с тех пор я не мог даже смотреть на майских жуков. Я отбежал к ближайшей сосне, и меня вырвало.

Птицы на карнизе удовлетворенно воркуют, их голоса похожи на рокочущий вдали океанский прибой. Я забываю Вука. Я забываю все размышления о человечестве. Я даже забываю о том, что искал в своей стене ящиков, пока, при взгляде на небо, память не возвращается.

Двенадцатого декабря 1901 года Маркони послал сообщение через океан. Сообщение было очень простым. Всего одна буква — «С». Это «С» добралось из Корнуолла в Англии к канадскому Ньюфаундленду. Оно пролетело по воздуху без проводов, напрямик через горы, дома и деревья, и мир решил, что нет предела чудесам. И мир был прав. То был великий миг. Вообразите — письмо через океан без провода!

Но важнее другая дата, восемью годами раньше, в октябре 1893-го. Молодой Маркони сидел в переполненном кафе и старательно переводил опубликованную и переведенную на многие языки статью, написанную мной. В той статье я точно и подробно описал свою систему для беспроводной передачи энергии и сообщений. Маркони лихорадочно списывал.

Чтобы согреть руки, я ласкаю голубя. Сквозь ткань моего старого костюма просвечивает кожа на колене. Я — неудачник. Я дал миру переменный ток. Я дал ему радары, дистанционное управление и радио и ничего не просил взамен — поэтому ничего и не получил. А вся слава досталась Маркони. Маркони создал вокруг себя шумиху и важничал так, будто невидимые волны, кружащие вокруг Земли — его собственность.

Честно говоря, радио — вредная штука. [2]Я-то знаю. Я — его отец. Я никогда его не слушаю. Радио отвлекает человека, мешает ему сосредоточиться.

— Хуу-ху?

Нет ответа.

Придется идти Ее искать. Уже темнеет, и до Брайант-парка не так легко дойти, как бывало раньше, но я не успокоюсь, пока не повидаюсь с Ней. Просунув ноги вперед, я сползаю с подоконника и возвращаюсь в отель. Беру мешочек арахиса и направляюсь к парку, где часто бывает моя любовь.

Иду я медленно. Улицы заполняются нью-йоркскими гуляками. Я спешу, но на тротуаре полно дурацких ловушек. Какой-то джентльмен останавливается, чтобы высморкаться в грязный платок, и я резко сворачиваю влево, а там хохочет, запрокинув голову, женщина с жемчужными сережками в ушах. От одного взгляда на эти жемчужины у меня сводит зубы и челюсти каменеют. Обходя эти препятствия, я старюсь избавиться от мыслей о Маркони. Сбежать от вопроса, который все повторяется у меня в голове с каждым шагом по плитке мостовой. Вопрос такой: «Если это твои патенты, Нико, почему Маркони отправил слово — нет, не слово, а букву, — почему он раньше тебя отправил букву через океан?» Я ускоряю шаг. Я почти бегу. Проклятые микробы. Я оглядываюсь через плечо — не гонится ли за мной вопрос. Надеюсь, мне удалось от него оторваться.