Изобретая все на свете - [21]

— Будь у вас на унцию здравого смысла, вы бы поняли, что алюминиевые пластины здесь годятся не лучше арахисового масла! — вопил один, в то время как второй, размахивая тяжелым молотком, разносил вдребезги устройство, уже напоминающее кучу старого лома — устройство, на изготовление которого оба работника потратили четыре дня.

Я не так уж долго пробыл в лаборатории, но успел понять, что Эдисон любит объединять в пары людей, которые друг друга не выносят. Он верил, что раздражение, злость, разногласия и ссоры способствуют рождению хороших идей.

Слышались кашель, плевки, чирканье спичек, пыхтенье курительных трубок, шорох коробок с завтраками, отброшенных в сторону теми, кого внезапно осеняла светлая мысль. И ругань, и лязг труб отопления. И постоянный гул работающих машин, а также голос мистера Эдисона, считавшего себя создателем всего этого. Одному молодому балбесу Эдисон поставил задачу превратить фонограф с пластиной из оловянной фольги в машину, способную записывать не только звук, но и изображение. Задача оказалась столь же неразрешимой, как получение золота из соломы. Бедняга на ней свихнулся. Из угла мастерской слышалось его бессмысленное бормотание.

— Это, — провозгласил Эдисон, — голос… — но конец фразы заглушил страшный грохот.

Я нервничал, удивленный его доверием. Великий человек готов открыть мне тайну!

— Чего? — прокричал я, перекрывая гул.

— Голос капитализма! — ответил он. — Слышали о таком?

— Да, слышал, — ответил я, вспоминая матросов на корабле и тюрьму, куда их отправили. — Слышал. Не уверен, что он мне по душе.

— В капитализме нет ничего дурного, — сказал он мне.

— Не считая того, что для того, чтобы продать, надо быть владельцем, а кто может владеть вещами, которые мы изобретаем? Как я могу быть владельцем переменного тока? Это все равно что быть хозяином грома и молнии. С этим я не могу согласиться.

— Люди сплошь и рядом приобретают в собственность гром. Так устроена Америка. И, прошу вас, довольно о вашем переменном токе. Даже если вы в последний раз упомянули эту нелепость, все же один раз вышел лишний. Переменный ток опасен, а главное… — Эдисон нацелил палец прямо мне в грудь, — мои лампы от него не работают. А мои лампы, — напомнил он мне, — это ваш хлеб.

Я трудился день и ночь, и, честно говоря, мысль о пятидесяти тысячах долларов постоянно маячила у меня в голове. Мои собственные изобретения непрестанно роптали, что я о них забыл, что им нужны обещанные деньги. Я приходил на работу в 10:30 утра и уходил в пять утра. Я не нуждался в сне: наоборот, сон, кажется, отнимал у меня силы. То же самое, как я выяснил, относилось к еде и друзьям. Все это отсылало мою жизнь в сторону, а я старался, чтобы моя жизнь направлялась по одному маршруту — обеспечивала работу. Пятьдесят тысяч долларов могли бы далеко продвинуть мои изобретения. Итак, работая чуть ли не круглосуточно, я всего за несколько месяцев выполнил тяжелую и нудную задачу по переоборудованию лаборатории, сделав ее современной и эффективной — самой эффективной. Я присвистнул и отправился за обещанной Эдисоном наградой.

— Я закончил, — сказал я ему.

— Действительно. Впервые вижу такую работу. Возьмите с полки пирожок.

— Я хотел бы получить пятьдесят тысяч долларов, которые вы мне обещали.

— Вы, верно, шутите?

— Но, сэр, вы обещали именно столько.

— Вам еще предстоит познакомиться с американским чувством юмора, [12]— сказал он и захохотал, словно желая продемонстрировать, как забавна его Америка.

Я не смеялся. Я молчал, пока мой гнев не перегорел. Я отвлекся. Моего внимания требовали два варианта действий. Один забился на пыльную верхнюю полку и поглядывал на меня из-за коробок с предохранителями. Другой, трепеща крыльями, стоял в дверях, готовый уйти. Два варианта завели спор — терпеливым, тихим шепотом, словно обсуждая секрет, и оба напоминали голос моего отца, беседовавшего с Богом.

Эдисон еще говорил со мной: шевелил губами, по-птичьи дергал вверх-вниз подбородком, но я не слышал ни слова. Я оглох для всех звуков, кроме шепота голосов внутри меня.

— Пс-с-т, — шептал один, — я вижу, ты готов уволиться?

— Да, — отвечал второй, — именно об этом я и думаю.

— А, понятно. Намерен бороться в одиночку? Хочешь перевернуть мир?

— Именно.

— Ну, так я и думал. Отлично, до свидания. Желаю удачи.

— И тебе того же.

— Только, пока ты еще здесь, можно тебе кое-что сказать?

— Конечно.

— Ничего у тебя не выйдет.

— Неужто не выйдет?

— Не выйдет. Тебе нужен Эдисон. Видишь ли, чтобы идея стала реальностью, ей прежде всего нужны деньги, а деньги здесь на улице не ваяются.

— Обо мне не беспокойся. Обойдусь. У меня полно сил и полно хороших идей. Плюс, сам по себе я смогу продвигаться гораздо быстрее. И вообще, если я останусь, он припишет себе все мои изобретения. Он все испортит — возьмет блестящую идею и превратит ее в ходовой товар.

— Да, верно. Но в чем смысл изобретения? Не в том ли, чтобы делать вещи, которые люди будут покупать?

— Гм, я думал, смысл изобретения в том, чтобы сделать жизнь людей лучше.

Лаборатория надолго затихла, как будто все крикуны, включая самого Эдисона, прислушивались к спору. Обе стороны, казалось, были правы. Молчание затянулось. Пылинки остановились в воздухе.