Изнанка террора - [12]

– Ты здорово набрался, Лечи, – по-чеченски сказал Хамид. – Садись ко мне в машину, довезу!

– Э-э-э, брат, не надо, – язык у Рашидова заметно заплетался. – Доеду нормально. А мусора прицепятся – откуплюсь. Не впервой!

– Не забывай, в городе усиление патрульно-постовой службы. После недавних взрывов, – напомнил Халилов-младший. – Жахнуло по собакам капитально. Они сейчас злые, могут укусить!

– А красиво сработано! – весело рассмеялся Лечи. – Веришь, я от души порадовался. Особенно позавчера! Не будет больше русским покоя. Даже в центре их поганой страны!

– Точно, не будет! – с улыбкой подтвердил Хамид. – И правильно! Пускай наши братья продолжают в том же духе. Пусть неверные от собственной тени шарахаются, боятся на метро ездить, по улицам ходить, щенков своих в школу отпускать! Пусть…

«Чпок» – в щеку Хамида впилась отравленная игла с крохотным оперением. «Чпок» – в лоб Лечи вонзилась точно такая же. Оба абрека содрогнулись, с надсадным хрипом ухватились за глотки и начали медленно оседать на землю, глядя в никуда тускнеющими глазами. Забросив винтовку за плечо, я молнией метнулся к ним, отыскал в карманах Халилова ключи от джипа, разместил неподвижные тела на заднем сиденье и лишь потом вкатил антидот начинающим синеть чеченцам. Затем устроился на водительском кресле и завел мотор. Нападения сзади я не опасался. В настоящий момент пленники совершенно беспомощны. Они и шевелиться не скоро смогут…

* * *

До свалки добрались благополучно, минут за сорок. Я ехал первым, показывая дорогу. Рябов – следом. По причине паршивого самочувствия мои нохчи вели себя паиньками: не рыпались, не угрожали и лишь давились судорожной икотой. У ворот нас встречал Семеныч, в окружении пяти «гвардейцев».

– Экие «пассажиры» прифуфыренные! – увидав пленников, хищно сощурился он. – Словно на бал, блин, собрались! Да-а-а, шмотки клевые! Жаль, испачкаются в процессе экзекуции.

– Можешь раздеть их заранее, – уловив невысказанную мысль сторожа, разрешил я. – И машина твоя. Но учти – по ней тебя могут вычислить, и тогда…

– Не учи ученого, – ухмыльнулся местный «король». – Джип разберем на запчасти. Сегодня же… Ну, чо, командир, приступим?

– Ага, – кивнул я. – Этих пока запри и приставь к ним охрану. Они, конечно, далеко не в форме, но мало ли…

Семеныч махнул рукой двум «гвардейцам». Те подхватили под мышки Лечи с Хамидом и поволокли к ржавому вагончику без окон. Оставшиеся трое достали из багажника «Волги» «спеленатого» Ваху и понесли в глубь свалки. По телефону я объяснил сторожу свою идею только в общих чертах, но он, как видно, схватывал все с полуслова и подготовился на славу. Пройдя метров триста по извилистой тропинке, мы вышли на обширную «поляну», плотно окруженную холмами мусора. В центре возвышалась деревянная виселица, грубо сколоченная в виде буквы «П». На перекладине болтались две толстые веревки с петлями. Чуть поодаль толпилось несколько бомжей со страхолюдными физиономиями.

– Надежные. Не проболтаются, – кратко охарактеризовал их сторож. «Гвардейцы» опустили Ваху на землю, полковник взял на изготовку видеокамеру, а я подошел к чеченцу, снял у него с головы мешок, вынул затычки из ушей, отлепил со рта скотч и резким движением содрал с Асланова штаны. Минут пять он шумно дышал и часто моргал ресницами, привыкая к свету. Потом более-менее очухался, огляделся по сторонами, затрясся как осиновый лист.

– Не дрожи, дорогой, – «ласково» произнес я. – Сегодня знаменательный день – твоя свадьба. Те ребята, – я указал на скалящихся бомжей, – заплатили за тебя калым: кусок сала и бутылку водки. Отныне они твои мужья. По законам шариата. И в ближайшую минуту у вас начнется первая «брачная ночь». Сие праздничное событие мы заснимем на видеокамеру, снабдим соответствующими комментариями, а фильм назовем «Невеста за кусок сала, или Свадьба Вахи на помойке». Потом размножим кассеты и распространим в Н-ске, а также по всей Чечне. Думаю, друзья и родственники невероятно обрадуются твоему счастью. Ты станешь гордостью тейпа Аслановых!.. Ребята, начинайте!

«Мужья» похабно загоготали и принялись громко спорить, распределяя места в очереди. А Ваха жутко, по-звериному завыл, заплакал навзрыд и начал биться в конвульсиях. Глаза Асланова выпучились, обезумели. Усатое лицо налилось кровью. Казалось, джигита вот-вот хватит кондрашка. Я подал знак бомжам, и те послушно отошли на край «поляны».

– Почему ты не рад, Ваха? – фальшиво удивился я. – Разве ты в первую войну не поступал точно так же с нашими пленными?

– Не-е-е-т! Я никогда! Аллахом клянусь! – прорыдал чеченец.

– А Хамид Халилов утверждал, будто бы ты, служа у него в отряде, слыл большим любителем подобных развлечений, – повинуясь неясному предчувствию, соврал я. – Он говорил, что всячески отговаривал тебя от мужеложества, но ты ни в какую! Дескать, «женщины не надо, связанного федерала подавай».

– Хамид Халилов?! Отговаривал от мужеложества?! – Ваха аж задохнулся от возмущения. – Проклятый лжец! Во-первых, я никогда не служил в его говенном отряде. А во-вторых, именно он, Халилов, петушил ваших солдат! Вместе со школьным дружком Лечи Рашидовым. И заснимал на камеру. Я видел однажды такую запись. Чтоб он в ад угодил, сын козла!