Изменяю по средам - [5]

– Какой хвост, Кать, я тебя умоляю! Там уже пара жалких облезлых перьев, смешных и куцых.

– Ну, это тебе так кажется. А для Али он – непознанные душа и тело. Сколько прошло лет с того счастливого момента, как тетка в ЗАГСе объявила вас мужем и женой?

– Семь…

– Это ж самый критический возраст для брака!

Нда… Время идет. Нет, не идет, оно бежит. Оно летит и несется как ненормальное, и никто не в силах догнать это жестокое беспощадное чудовище – время. Семь лет назад 31 мая в 10 утра невыспавшаяся и слегка обалдевшая от неожиданного счастья, я стояла в Вернадском ЗАГСе. В руках – букет бордовых роз, на голове – крупные неестественные кудри, по левую руку чисто выбритый мужчина, который мне предлагался теперь навсегда. Торжественность моменту добавляли моя Катерина в черной длинной юбке и молчаливый юноша со взором горящим, которого она в то время пасла. Молодого человека звали Дима, был он тих, скромен и еще носил вместо линз очки. Катерина с Димкой были свидетелями нашего брака и единственными гостями на свадьбе.

От этого торжественного дня я хотела три вещи: обручальное кольцо, вальс Мендельсона и новую фамилию. Кольцо – чтоб все знали, даже пассажиры метро, в котором я буду ездить, что меня взяли замуж. Вальс – чтоб все «как у людей», я же слышу, что он весь день надрывается, этот несчастный Мендельсон. А фамилию – чтоб была причина поменять паспорт с неудачной фотографией.

– А кто такая Алина? – поинтересовалась я на всякий случай.

– А пес ее знает. Московская подруга наших франкфуртских друзей.

– Замужем?

– Конечно, у нее же сын.

– Кать, думаешь к деторождению причастны канцелярские крысы из ЗАГСа, штампующие паспорта?

– А разве нет? – засмеялась Катюха, вдевая нитку в железную петельку над белой стеклянной луковицей.

Старый год проводили украинской водкой, салатиком оливье и малосольными огурчиками. Не дожили до боя курантов и бутерброды с красной икрой, соте мурманского приготовления – кулинарный шедевр Катиной мамы и немецкие хлебцы с отрубями. Грузная индейка еще млела в духовке и источала запахи, будоражившие воображение гостей.

Русский новый год обещал прийти в Гольхем через сорок пять минут. Напротив меня сидела московская Алина в блестящем изумрудном платье с хвостом, с открытыми плечами и картонной розой на пышной груди. Носик картошечкой, жидкие волосики гладенько зализаны назад и собраны в щуплую фигушку. Улыбается. Зубки мелкие. Очень напоминает ящерку с широким торсом.

Гришка с Костиком, сыном Алины, баловались: щипали друг друга и корчили рожи. Костику шесть лет, он очень похож на маму. Папа в Германию не поехал – очень занят. Чем интересно, если в России с 25 декабря по 14 января мертвый для бизнеса сезон?

Алина здесь только потому, что ее некуда деть. Она приехала с франкфуртскими друзьями Димки – Мишей и Аллочкой. Они настоящие университетские мыши, поглощенные своими научными изысканиями. Глаза горят вечным детством, влюблены в мир, в каждого первого, равно как и второго встречного, даже если он последняя сволочь.

Миша поет под гитару костровые песни, поддерживая инструмент возрастным брюшком. Есть такие люди, обычно очень милые и приятные в общении, которые из года в год поют под гитару одни и те же песни, вспоминают одни и те же события, рассказывают все время пару-тройку беспроигрышно веселых историй. Вокруг происходят мировые катаклизмы, случаются всплески солнечной активности, меняются общественно-политические формации и космические корабли с улитками достигают огненной планеты Марс, а эти милые люди все поют под гитару, не важно, в какой стране и по какому случаю. Одно непонятно: почему они меня так раздражают.

Естественно, Миша и Аллочка были в одинаковых джинсах, не один раз пересекавших границы, и в майках с университетской символикой. Я как водится пожалела денег на приличное платье, поэтому втиснулась в старую кофту с блесками и черные брюки, в которых ходила на работу. Конкурентов ящеричному платью Алины не было.

– Дед Мороз! – завопили подвыпившие взрослые и захлопали в ладоши.

Дети захихикали, видимо, уже понимая, что из спальни если кто и появится, то это будет точно не холодный старец с мешком халявных подарков.

– Я иду, детки. Я уже иду, – послышался голос моего мужа.

– Ура! Дед Мороз сказал, что он уже идет! – закричала Алина так, словно хотела сказать: «Господин назначил меня любимой женой».

Мы с Катей, сидевшей во главе стола, переглянулись.

Из спальни появился Антон в красном Катькином халате, отороченном старой сбитой ватой из коробки с игрушками, и в красном колпаке. На подбородке Антона резинкой была зафиксирована борода из той же ваты, а в руках он держал большой черный мешок для мусора.

– Ура! Здравствуй, дедушка Мороз, – завизжали дети и Алина.

– Здравствуйте, детишки. Я принес много подарков.

– А почему в мусорном мешке? Они вообще хорошие, твои подарки? – прошипела я, но никто не обратил на это внимания.

– А сначала я хочу узнать, хорошо ли вы себя вели, слушались ли родителей.

– Да! – немедленно соврали в один голос Гришка и Костик.

Халат, переделанный Катериной в шубу для Деда Мороза, был шелковый, поэтому пояс все время соскальзывал, и старец вынужден был придерживать полы рукой.