Изменники Родины - [39]
— «СДФ» дас хайст «Зондерфюрер», — ответил старик и с этими словами ушел.
— «Зонтагфюрер»… «Зонненфюрер»…. - бормотала Маруся, листая словарь. — Почему воскресный, или солнечный, фюрер?…
— Да идем же! Уже темно!. - торопила ее Лена.
— Сейчас, сейчас!.. Ну, ладно, возьму домой словарь и добьюсь, что это значит…
Утром она сообщила, что это наименование должности, вероятнее всего, происходит от слова «зона» и ничего общего не имеет ни с солнцем, ни с воскресеньем.
Снаружи, на здании школы, рядом со старой вывеской «Ортскоммандантур» была повешена новая: «Крайсландвиртшафт».
Иоганн Шварц был комендантом Липни только по совместительству, по той причине, что из города и его окрестностей ушли все воинские части; основная же его работа заключалась в руководстве сельским хозяйством района.
По Липне быстро распространился слух, что возвращают вещи, отобранные начальником полиции и его помощниками, — и в комендатуру валом повалили жалобщики. Несколько дней от них отбою не было.
Выяснился целый ряд дел, о которых ранее говорилось только шепотом. Оказалось, что в пределах города Баранков отбирал вещи, вымогал спирт и продукты, бил людей, угрожал винтовкой; но все это были только цветочки — ягодки бывали, когда он организовывал экспедиции в деревни.
Так в Щелкине он застрелил корову, которую хозяева ему не отдавали; в Завьялове выстрелом тяжело ранил старика, не дававшего ему каких-то вещей; В Мишине сжег хату, в которой ютились четыре семьи — одну из трех последних уцелевших в деревне хат.
Каждый день всплывали все новые и новые пиратские подвиги шеф-полицая; оставалось только удивляться, когда он успел все это натворить. Времени он не терял, действовал энергично: в домах, где разместились полицейские с собственными и благоприобретенными семьями, за пару недель собрались огромные склады награбленного.
Все это делалось Баранковым и его подручными от имени немецкой власти.
— Я не желаю, чтобы жители были недовольны немецкой властью! — несколько раз повторял единственный в Липне представитель этой власти, зондерфюрер Шварц.
И он делал все возможное, чтоб восстановить пошатнувшийся престиж немецкой власти: он судил и рядил, возвращал отобранное, старался восстановить справедливость…
Не раз он вызывал Баранкова, кричал на него, выгонял вон, а шеф-полицай кланялся и уходил, с шапкой в руках и с наглой усмешкой на красивом лице, уходил в полной уверенности, что «брань на вороту не виснет», а больше ему ничего добродушный старый немец не сделает.
— «Дедуся» наш совсем замучался! — сочувственно говорила Маруся.
— Не понимаю, почему он не снимет с работы Баранкова, да и Сальникова тоже! — вторила ей Лена.
Но вот однажды, ясным солнечным утром к зданию школы подкатила легковая машина и из нее вышел немецкий офицер; когда он вошел, Шварц вытянулся, как перед старшим в чине, и что-то отрапортовал.
Вновь прибывший был еще молодой человек, среднего, даже небольшого роста, но державшийся необыкновенно прямо и потому казавшийся выше, чем был на самом деле; его тонкое красивое лицо было надменно, речь отрывиста.
На русских сотрудниц он сперва посмотрел, как на пустое место, и только, когда Шварц дал им самые лучшие рекомендации, удостоил их благосклонным взглядом холодных голубых глаз и несколькими словами по-польски.
— Ну, и начальство у нашего «деда»! — реагировала Маруся на это появление. — Знаешь, Лена, он верно польский пан гоноровый, а хочет, чтоб его немцем считали, вот и ходит, будто аршин проглотил…
— Просто он вырасти хочет…
Этот человек был полновластный повелитель трех смежных районов: Липнинского, Мглиновского и Дементьевского, зондерфюрер Хейнрих Раудер.
Следующее утро было холодным; дул сильный ветер и нес по улицам мелкий, колючий снег; солнце всходило медленно, будто нехотя.
На углу, наискосок от комендатуры, на корявой старой липе висел труп человека в новом сером костюме с чужого плеча и новых черных валенках.
На шее у него был повешен кусок фанеры с надписью по-немецки и по-русски. Русский текст гласил:
«Иван Баранков, шеф-полицай, павешен за грабеш, вымогате и пянство от имене германского командования и превышеня власти».
— Грамотно! — качнула головой Маруся, прочитав эту надпись, и повернулась к Лене, которая подходила с другой стороны. — Погляди на правосудие завоевателей!.. А надпись — безусловно Конрадова работа…
Лена прочитала, внимательно поглядела на мертвеца и тихо проговорила:
— Так!.. Значит, терпели, терпели его безобразия, а теперь, вместо того, чтоб снять с работы, взяли и повесили…
— Круто! — согласилась Маруся. — Ну, ничего — это первый покойник, которого никто не пожалеет, даже моя мама…
Они пошли к дверям комендатуры.
— Но как мы привыкли к виду смерти, — задумчиво сказала Лена. — Повесили человека — и кажется, будто это в порядке вещей… Даже больше внимания обратили на безграмотную надпись, чем на него самого…
— Ну, раскисла!.. А еще поповна! Был бы уже кто-нибудь другой, а Баранок получил то, что заработал… На этой самой улице, когда пленных гнали, сколько убитых валялось?.. И совсем ни в чем не виноватых… Дас ист криг!..
Иногда в голову человека влетают мысли, до боли абсурдные и навязчивые. Так и случилось с одним из главных героев книги, бывшем солдатом Великой Отечественной войны, а ныне мужчиной преклонных лет. В его голове засела мысль: «Посетить место своего первого боя и умереть рядом со своими товарищами». Немного подумав, старик снарядил свою старую скрипучую телегу и отправился в путь. Но что за путь без попутчиков? К нему подсаживается молодой человек, Андрей. Недавно, в страшной аварии, он потерял свою возлюбленную Алину.
«Дружище, знай, о Тебе радуется и скорбит душа моя!» – таков лейтмотив новой книги Бориса Алексеева.Когда мы с товарищем разговариваем, спорим, сетуем на его непонятливость, наше возбуждённое, непримиримое «Я» отвергает доводы собеседника, как говорят в таких случаях, «с порога»! Но с течением времени, на душе у нас образуется тяжесть, и становится неловко за проявленные в том давнем разговоре сердечную несдержанность и максимализм.Причина проста: время успокоило наше сердце, пелена осуждения спала.
Их имена и фамилии переведены с кириллицы на латиницу по правилам транскрипции этой страны. Но уже нет отчества, хотя Отечество, которое рядом, греет душу воспоминаниями и навевает грусть нереальностью возвращения. И когда приходят они к чиновникам, первое, что у них спрашивают, персональный код.Цифры с датой рождения, номером в реестре с ними навсегда, незримой татуировкой на левом запястье.Таковы правила страны, в которой оказались они по разным причинам. Их много, стариков.Дети разъехались в благополучные страны и уже вряд ли вернутся, потому что там родились внуки этих стариков.
Продолжение повести «Реалити для героя». Съемки 40-минутного документального кино о молодых ветеранахх могут затянуться на несколько месяцев. Творческие работники сидят без обещанных гонораров, а жизнь подкидывает каждому все новые заботы. Героиня заканчивает писать сценарий и возвращается к своей работе в университете. Теперь ее цель – написать удачный сценарий своей собственной судьбы. Все события вымышлены, все совпадения случайны.
Ранним утром в одной из изб в северной деревне-деревушке Сергиевка, что затерялась на необъятных просторах Тарногского района Вологодской области, зажёгся свет.– Ну, куда вы ни свет ни заря, – укоризненно смотрела на своих внуков Андрея и Николая их бабушка Анна и продолжала своим певучим окающим вологодским говорком, – спали бы ишо, робята, сумерешно ишо так, что даже загороды не видно, а я вот робить буду, робота меня ждёт, на поскотине серавок обряжать буду.
Город Уфа, наши дни. Артем Костин – молодой и подающий надежды корреспондент, который работает в коммерческом отделе на местном телеканале. На съемках одного из сюжетов он знакомится с продавцом-консультантом. Она предлагает ему уехать с ней в Тюмень и открыть бизнес. Артем увольняется с работы по собственному желанию, но перед отъездом, она уличает его в измене. Артем встает на учет в центр занятости, где ему поступает предложение о вакансии гувернера для двенадцатилетнего мальчика из состоятельной семьи.