Изменник - [21]

Так вот: советская власть их в обиду не давала, за одно слово жид три года принудительных работ давали, и умели они всюду пролазить. Ну, а теперь народ сразу им все припомнил и заволновался: «проклятые, двадцать лет нашу кровь пили! бей их, ребята!» Начали было кое кому морду бить и пух из перин пускать, да я в корне пресек. Ведь бьют то совсем не тех кого надо было бы… те давно бежали, а осталась одна мелочь и люди сравнительно безобидные. Послал я Степана, тот громил сразу разогнал, а евреев по домам загнал и согласно моего приказа запретил им пока что по улицам ходить и народ провоцировать своим видом. Но вот нужно же было этому Херцу вам попасться, опять народ заволновался, мол, решили евреи их снова голодом морить, все продукты скупают… очень неспокойно…»

Иванов почесал бороду: «Неприятная история: сволочь бежала, а невиновным и беззащитным плохо приходится. Вот этот Херц пострадал совершенно напрасно. Не дали вы ему толком объясниться, господин Галанин, напрасно напугали. Он ведь не для себя покупал, а для всех евреев. Ведь в то время, как мы русские пользовались последними свободными днями перед настоящей оккупацией и закупали, что могли, евреи сидели у себя по домам и дрожали от страха. И поручили самому храброму купить для них всех на базаре. Таким образом, покупал он не для себя, не для того, чтобы нас голодом морить, а для своих единоверцев. По правде сказать, не мешало бы нам русским у евреев кое чему поучиться. Собрали они деньги дали своему раввину тот передал Херцу. Как он из ихней улицы выбрался без того, чтобы его заметили полицейские, как нашел и уговорил Савку — дело темное… Купил у него весь воз съестного, а вы его поймали и напугали… и вот…»

Галанин побледнев, закурил папиросу, молчал, Розен усмехнулся: «Хорошо сделали, что этих жидов по домам загнали, не давайте русским бесчинствовать. Пусть потерпят. Скажите им, что этот вопрос с жидами будет нами, немцами, скоро радикально решен, ясно?» Галанин продолжал молчать, смотрел в землю и кусал губы. Розен его успокоил: «Ты что? Неужели волнуешься из за этого Херца? Брось себе кровь портить из за какого то жида… туда ему и дорога!»

***

В доме Павловых суета была невообразимая. Тетя Маня сбилась с ног и не переставала подгонять девушек на кухне. Жарились гуси и куры, отдельно рыба, месилось тесто, щедро сдобренное яйцами и молоком. Из кладовки были вытащены на свет Божий горшки с грибами и огурцами, соседки тащили свои изделия, в столовой спешно составлялись столы и накрывались чистыми суровыми скатертями, полицейские тащили из соседних домов недостающие стулья, посуду. В углу стояли ящики с водкой и наливкой, которые мелодично звенели, когда около них появлялись, озирающиеся по сторонам хлопотливые фигуры. «Сюда, сюда», показывал дядя Прохор как накрывать столы: «сюда вправо от тарелки, нож, вилку и ложку, сюда рюмку и стакан… нет, где же вам приемы устраивать? Как вспомню доброе старое время, соборные праздники, когда отец благочинный приезжал и уж обязательно ко мне кушать жаловал… так все было торжественно и чинно. Теперь не то, совсем не то!»

Чтобы утешиться он сам вел полицейских в угол к бутылкам, где вместе с ними хвалил водку: «Да, водка мировая, не обманул нас товарищ Столетов, когда в гости просился… пейте, братцы, по божески, поровну, и осторожно, бутылками не звякайте, Христа ради». Но все эти рассуждения и возня все таки были нарушены тетей Майей, с руками в тесте, с раскрасневшимися щеками, она всех разогнала: «Вы что тут делаете, горькие пьяницы? Господи Боже мой, они все уже высосали! Что же я подам гостям на стол? Осрамили вы меня и ты, старый дурак, тоже… идите все отсюдова к Шаландину, пусть новую записочку Столетову пишет. Идите, идите, не надо мне вашей помощи, сама управлюсь».

Прохор Иванович с полицейскими на не совсем уверенных ногах бежали к Ша-ландину, тот писал записочку с удвоенным количеством водки. Столетов с готовностью самолично выдавал ящики живой воды. Дома тетя Маня продолжала волноваться: «Вера, иди смотри, что они со скатертями понаделали, все позалапали. Возьми чистые в комоде, смотрите, чтобы гуси не пережарились, переверните их, или нет, подождите я сама».

Вера бегала, убирала, мыла полы, но делала все это автоматически, совершенно не принимая участия в этой радостной суматохе. В голове у нее проносилось ужасные картины, которые казались ей такими невероятными после недавней мирной жизни, война, отъезд Вани… Как он умолял ее накануне сжалиться над ним и прийти к нему проститься, она не пришла, знала на что он надеялся и не могла даже теперь в минуту расставанья преодолеть свое отвращение к тому, что люди называют настоящей любовью. Несмотря на все объяснения и насмешки опытной Нины… потом паническое бегство красной армии, появление Галанина. Казнь Медведева и Писарева, наконец, убийство Херца. Ей все казалось, что все в городе сошли с ума и ей было дико и непонятно и веселье на улицах, и эти полицейские Шаландина, дружески ей улыбающиеся немецкие солдаты с русскими детишками на руках, гулянье городских девушек в открытую с подтянутыми немецкими юношами и… в особенности это нелепый прием у дяди Прохора.