Изменившийся человек - [23]
— Мейер, — говорит Сол. — Тебе нехорошо?
— Все в порядке. Ты рассказывал мне о Минне.
— Я заставил ее лечь в больницу, — сказал Сол.
— Счастье, что у нее есть ты, — говорит Мейер. Сол хороший муж, один из немногих счастливцев, довольствующихся тем, что у них есть. Ему не нужно ничего, кроме его Минны, его библиотеки, его постоянного места в Нью-Йоркском университете, где он преподает сравнительное литературоведение. В отличие от Мейера, у Сола много друзей-мужчин: уверенных в себе, спортивных и хорошо обеспеченных; они держатся тесным кружком и обмениваются анекдотами за поздними завтраками у Минны. Мейер знает Сола с тех пор, как приехал в страну и стал зарабатывать уроками языка. Мейер занимался со студентками Сола. Мейер спал с ними. Сол — нет.
В животе у Минны урчит.
— Она прекрасно выглядит, — говорит Мейер.
— У тебя глаза косят, — говорит Сол.
— Она поправится. — Мейер выдвигает ладонь, отметая сомнение.
— Так они говорят, — отвечает Сол.
У Минны внезапный спазм — из-за розовой пижамы это выглядит, как будто сладко потянулся во сне ребенок. Она стягивает одеяло книзу, и открывается кусочек тела между двумя пижамными пуговицами, начальная выпуклость груди. Мейер сразу отводит взгляд.
— Садись, — говорит Сол.
Мейер садится на стул, его движение зеркально повторяет Сол с другой стороны кровати. Под напевную речь Тома Брокау[21] показывают, как выводят Тима Маквея в ножных кандалах, и он мигает от фотовспышек. Мейер вздохнул. Эх, ну зачем этот Нолан так похож на Маквея…
Сол говорит:
— Представляешь, он назвал этих детишек сопутствующим уроном. Это просто не укладывается в голове. Иногда думаю: давайте же, поджарьте сумасшедшего гада. А с другой стороны…
— У меня лучше план, — говорит Мейер. — Пусть Маквей думает, что его казнят. А в последнюю минуту отменить. Как с Достоевским.
— Как с тобой.
— И со мной, — соглашается Мейер. — Скажу: тебя это меняет. И показывать по телевизору его жизнь потом. Вот такое реалити-шоу мы все хотим увидеть.
— Изумительно, — говорит Сол. — Ты не написал об этом в газету? — С почти сладострастным блеском в глазах, без зависти, Сол бросает эту идею на алтарь мейеровской славы. Жаль, что сам Сол ничего не может написать на первую полосу.
— Не знаю, — говорит Мейер. Возможно, это не пойдет на пользу, если Вахта братства выступит в защиту самого ненавистного отечественного террориста. Такая статья не поможет продать больше благотворительных билетов. Это если бы вообще «Нью-Йорк таймс» захотела печатать такой вздор. Но разве не должен Мейер сделать что-то? Не заслуживает ли спасения жизнь Маквея?
Мейер говорит:
— Ты когда-нибудь видел, как вешают?
— Нет, слава Богу.
— Я видел, — говорит Мейер.
— Я знаю.
Конечно, Сол знает. Мейер описал это в обеих своих первых книгах. Для человека, чья миссия — чей raison d’être[22] — помнить, Мейер становится забывчив. Случается, когда ему задают вопрос о жизни в годы войны, он вынужден заглядывать в свои мемуары. Сейчас, если бы ему пришлось пройти через такое, он вряд ли остался бы в живых. Ему противна мысль, что выжил он благодаря молодости. Ему хочется думать, что он тот же самый человек. Та же душа в другом теле.
Мейер и Сол смотрят на двух хмурых, тесно расположившихся мужчин в темных костюмах. «Адвокаты Маквея говорят, что их клиент рассматривает варианты».
— Какие варианты? — говорит Сол. — Умереть или умереть.
— У всех такие же варианты, — говорит Мейер.
— Спасибо за сообщение, — говорит Сол. — Ладно, слушай. Что сказал слепой, когда впервые потрогал мацу?
Мейер пожал плечами. Ждет.
— «Кто написал эту херню?» — говорит Сол.
Мейер громко смеется, потом говорит:
— На работе у меня не получается так смеяться.
— Бедняга, — говорит Сол. — На работе тебе приходится делать серьезное лицо и реять в стратосфере. Э, я что-то сказал не так? Ты как-то изменился в лице…
Громкое бурчание в животе у Минны снова заставляет их обратить на нее внимание.
— Ты молодец, что пришел, — говорит Сол. — Учитывая, сколько у тебя своих дел.
— Я сказал, что приду. Я не мог не прийти. — Дело не только в том, что Мейер давно знает Сола и Минну, что он любит их, что его приход для них важен. Пусть ему это не очень приятно и рождает в нем ощущение одиночества, Мейер отдает себе отчет в том, что им двигали и другие мотивы.
Есть, помимо любви к друзьям, много причин, которые он не будет обсуждать с Солом, — причин, чтобы прийти; одна из них — полученное утром письмо.
Конкретно — злобное письмо.
Мейер получает много злобных писем. Слава Богу, он редко их видит. Помощницы производят первый отбор, остальное передают Роберте и Бонни. Но, как и секретаршам, Роберте показалось очень милым, что неизвестный прислал ему главу из Чарльза Диккенса.
Это была глава из «Холодного дома», Мейер его не читал и сегодня не стал бы тратить на это время, но, когда увидел название главы, сердце у него упало и продолжало падать, пока он не дочитал до конца.
В главе «Телескопическая филантропия» описывается посещение запущенного дома некоей миссис Джеллиби, которая не затрудняет себя уборкой дома и уходом за своими грязными, жалкими, заброшенными детьми, беспрестанно падающими с лестницы и застревающими головой в прутьях ограды. А почему? Потому что миссис Джеллиби занята своим «африканским проектом» по культивированию кофе и обучению туземцев в Бориобула-Гха.
Книга «Голубой ангел» (2000 г.) – «университетский роман», история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма «Голубой ангел» с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название «Голубой ангел».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
В книге публикуются русские волшебно фантастические сказки, записанные в разные годы, начиная с прошлого века и до наших дней, на территории Западной, Восточной Сибири и Дальнего Востока. В работе кроме печатных источников использованы материалы, извлеченные из архивов и рукописных фондов, а также собранные отдельными собирателями. К каждой сказке имеется комментарий, в конце книги даны словарь малоупотребительных и диалектных слов, указатель собственных имен и названий, топографический и алфавитный указатели, списки сказочников и собирателей.
Дмитрию 30, он работает физруком в частной школе. В мешанине дней и мелких проблем он сначала знакомится в соцсетях со взрослой женщиной, а потом на эти отношения накручивается его увлеченность десятиклассницей из школы. Хорошо, есть друзья, с которыми можно все обсудить и в случае чего выстоять в возникающих передрягах. Содержит нецензурную брань.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.