Измена - [75]

Дарси посмотрит ему в глаза и выскажет все, что о нем думает. Она скажет ему не только о том, как он обманул ее доверие, но и о том, как он сыграл на ее чувствах, а потом вышвырнул ее, оставив страдать и томиться от бесплодных надежд.

Дарси шагала по тротуару, представляя, что она ему скажет и что Сэм ей ответит. А что он может сказать? Будет все отрицать? Примет ее обвинения? Может быть, он примет и ее? Может, все еще есть надежда? Может быть, когда они встретятся лицом к лицу, они покричат друг на друга, а потом бросятся друг другу в объятия? Может быть… Даже думать об этом забудь, черт побери! Дул крепкий ветер, и Дарси замерзла. Это так глупо. Зачем я это делаю? Почему не могу остановиться?

Впереди уже показался дом Сэма, когда она вдруг почувствовала, что у нее все лицо залито слезами и что она уже готова разрыдаться.

«Только ты сама можешь положить этому конец, — позвучало у нее в мозгу. — Только ты сама и можешь это сделать. Нужно только попробовать».

Нужно пробудить в себе рассудительность и разум. Нужно сказать себе: «Что было, то было, но теперь это все позади». Нужно сказать себе: «У меня неприятности, и мне необходима помощь». А потом нужно принять эту помощь, Дарси. И даже лечиться, если нужно. Такое переживаешь не ты одна. Ты в этом совсем не одинока.

Дарси прислонилась к дереву и дала волю слезам.

— Боже, я уже говорю, как Барбара Рэй, — прошептала она.

Не успела она это сказать, как увидела Барбару Рэй собственной персоной. Она шла по улице навстречу Дарси, а потом свернула к дому Сэма.

Боже правый! Сначала Дарси подумала, что это галлюцинация. Но все остальное вокруг казалось вполне обычным и реальным. Это была Барбара Рэй, настоящая Барбара Рэй, направляющаяся к Сэму домой в девять часов вечера.

Зачем?

Кровь застучала у нее в висках. Там происходит что-то, что не идет в сравнение с ее собственными страданиями. И это придало Дарси смелости сделать то, на что она никогда раньше не решилась бы. Когда Барбара Рэй входила в дом, она бросилась за ней. Пригнувшись возле двери, она протянула руку и поймала ее до того, как та успела захлопнуться.

— Сэм, я давно хотела обсудить с тобой одну вещь.

Как всегда радушный, Сэм предложил ей напитки, кофе, чашку чая. Но Барбара Рэй хотела как можно скорее покончить со всем этим.

— Если у вас какие-то финансовые проблемы, вы знаете, что я всегда готов помочь чем могу, — сказал Сэм.

— Я знаю, вы очень великодушный человек, и я всем сердцем благодарна вам. Но на этот раз я пришла не по поводу финансирования.

Сэм устроился напротив нее в гостиной, казавшись непринужденным и раскованным в своей голубой рубашке с короткими рукавами и коричневых джинсах.

— Сэм, у меня такая работа, что люди рассказывают мне о самых разных вещах. Иногда они ищут у кого-то сочувствия, иногда им просто необходим совет. Я всегда стараюсь выслушать и, если можно, помочь. Что нужно, я стараюсь им дать.

Сэм кивнул головой и улыбнулся.

— И насколько я знаю, у вас это хорошо получается.

— Иногда мне приходится слышать вещи, которые относятся скорее к области чувств. И хотя я не священник, многие мои прихожане относятся ко мне именно таким образом. Они приходят ко мне, как они бы пришли к католическому священнику, чтобы исповедаться и получить отпущение грехов.

— Которое, говорят, очень полезно для души, — сказал Сэм. Он слегка наклонился вперед. — К чему весь этот разговор, Барбара Рэй?

— Мне представляется, что многие из этих бесед следует сохранять в тайне, как это предписано священникам, психиатрам или врачам. Все услышанное мной предназначено только для моих ушей и не может быть предано огласке. Мой священный долг хранить при себе содержание доверительных бесед, даже если эта информация может быть полезной для решения высочайших нравственных проблем.

Сэм, казалось, был совсем озадачен. Он неотрывно смотрел на нее, но не произносил ни слова.

— Проблема состоит в том, что в отличие от католического священника я не приносила клятвы хранить тайну исповеди и не руководствуюсь церковной доктриной. В некотором отношении это создает мне дополнительные трудности, когда мне приходится решать, как поступить в соответствии с моим нравственным долгом. Я должна также учитывать: что бы мне ни говорили, это может оказаться лишь одной гранью очень запутанной истории. Например, человек может поведать что-то, чего не было на самом деле, искренне считая, что это правда, а на самом деле — просто плод его воображения. Предположим, это все же правда. Но я не могу поклясться, что мне сказали правду. Самое большее, что я могу, это вынести свои собственные суждения, основанные на моих представлениях о характере людей, которые беседуют со мной.

— Я все это хорошо понимаю, — сказал Сэм, — но я не совсем понимаю, что вы хотите всем этим сказать.

— Я хочу сказать, что один человек признался мне кое в чём, касающемся вас, Сэм. Я не знаю, правда ли это, честно говоря, тогда мне было трудно в это поверить. Но это было очень важно, а позже приобрело еще большее значение. Я много месяцев мучилась вопросом, не лучше ли было в данном случае нарушить мой обет молчания, и я по-прежнему колеблюсь, следует ли мне нарушить его теперь.