Излучина Ганга - [66]

— Вот возьми, — сказал Маллиган. — Пусть будет у тебя наготове. И никому не показывай, даже старшим. Ни на кого из них по-настоящему нельзя положиться. Пользуйся только в случае крайней необходимости, только если не будет другого выхода, чтобы схватить кого надо на месте преступления. — И подал ему сверкавший на солнце полицейский свисток.

Гьян принял его с признательностью. Это был знак особого доверия со стороны Маллиган-сахиба. Свистки применялись как тюремные сирены, для объявления общей тревоги и для оповещения стражи у ворот: «Спешите к месту происшествия!» Только офицеры и старшие получали свисток.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Гьян.

Даже когда Маллиган ушел, Гьян не склонен был особенно печалиться о своем новом задании. Стоит только человеку привыкнуть к мысли, что он стал провокатором, и он не увидит в этом ничего страшного. Правда, Гьян не мог поверить, что лозунги писал Деби-даял. Но если это Деби, не следует ли предупредить его, что за ним следят?

Во всяком случае, Гьян был рад, что следствие ведет сам Маллиган, а не его подчиненные. Гьяна восхищала дотошность Маллигана, а более всего его выдержка. Он был убежден, что Маллиган никогда не вынесет приговор без неопровержимых доказательств. «В его руках, — думал Гьян, — меч правосудия не может быть опасным».

Признанный виновным

Вечернее солнце освещало седьмой барак, длинные тени решеток падали на грубый, с выбоинами пол. Деби-даял следовал за тюремщиком-гуркхом, как всегда вооруженным дубинкой, утыканной гвоздями. Они спустились по лестнице, вышли во двор, а затем, миновав тюремные ворота, направились к административному зданию на холме.

— Не забудь поздороваться, как войдешь, — предупредил Балбахадур. — А то я с тобой рассчитаюсь.

Деби-даял терялся в догадках: почему сменили прежнего тюремщика? Обычная тюремная неразбериха? Или это фокусы Маллигана? Надо же было, чтобы из сотни здешних тюремщиков попался Деби именно тупица Балбахадур с его садистскими замашками.

Маллиган сидел за своим столом в конторе. Его помощник Джозеф стоял рядом — живое воплощение исполнительности. В руках он держал пачку бумаг. На столе перед Маллиганом лежал голубой конверт.

Ввели Деби-даяла. Тюремщик вытянулся перед Маллиганом, щелкнув форменными сапожищами.

— Приветствуй начальника! — приказал он.

Деби-даял не приветствовал. Он молча смотрел в глаза Маллигану. Какое-то время и Маллиган, повернув к Деби потную, багровую физиономию, глядел на него, двигая челюстями. Потом он кивнул главному надсмотрщику. Церемония тюремного правосудия началась.

«Вы, Деби-даял Кервад, сын Текчанда Кервада, заключенный № 436, поступивший в 1939 году, — начал читать Джозеф, — настоящим обвиняетесь в нарушении ряда положений Тюремного устава. Получив незаконным путем денежную сумму, вы в двадцатых числах августа 1940 года, преступив запрет, спрятали означенные деньги в дупле фруктового дереза, находящегося приблизительно в ста ярдах за пределами «ячеечной» тюрьмы, куда вам, как не отпущенному на поселение особо опасному преступнику, выходить запрещается. Помимо этого, в тот же самый или в один из ближайших дней вы написали антиправительственный лозунг на стене около упомянутою дерева».

— Поняты вам обвинения? спросил Маллиган.

— Да, — ответил Деби-даял.

— Признаете вы себя виновным?

— Нет.

— Ни по одному из трех пунктов?

— Ни по одному.

Маллиган потянулся за голубым конвертом.

— Случилось так, что я лично просмотрел это письмо прежде, чем оно было вручено вам. Я установил, что это письмо действительно было вручено вам заключенным Гьяном Талваром, который в своих показаниях этот факт подтверждает.

— Это в самом деле мое письмо. Во всяком случае, оно было адресовано мне. Я получил его.

Маллиган вытащил три ассигнации.

— Таким образом, первое обвинение полностью доказано. Это ваши деньги?

Деби-даял отпрянул. Его безразличие сменилось яростью.

— Это подстроено! — воскликнул он. — Я в самом деле получил письмо, но я его не распечатывал. Я все письма бросаю в мусорный ящик нераспечатанными. — Голос его задрожал, тон стал резким. — Даже если там были деньги, я не мог знать об этом. Что вы хотите мне припаять? А раз уж хотите, зачем эта комедия? Объявляйте приговор, и конец делу!

— Кхамош! Молчать! — завопил Балбахадур и ткнул Деби дубинкой. — Не сметь кричать на сахиба.

— Но вас видели, — продолжал Маллиган. — Был замечен человек в тюремной одежде со знаком особой опасности, спускавшийся с того самого дерева, в котором впоследствии нашли ваше письмо и деньги. А дерево это растет возле той стены, на которой намалеван отвратительный лозунг.

Так вот оно что! Дело не в деньгах. Они хотят приписать ему кое-что посерьезнее. Тогда они смогут назначить ему столь милое их сердцу наказание, которое еще упоминается в уставе, несмотря на тюремную реформу. Порка! Деби невольно вздрогнул.

— Это провокация! воскликнул он с негодованием. — Я не писал лозунгов! Ни в тот раз, ни в другой день. Во-первых, я не поклонник немцев, они не лучше англичан. Во-вторых, я никак не мог бы этого сделать. Сколько угодно людей подтвердят, что я работал рядом с ними. Это чистейшая провокация. Тот, кто говорит, будто видел меня, — лжец, он хочет выслужиться ценой клятвопреступления. Нет, я не писал лозунгов!