Излучина Ганга - [132]

Человек с большой черной бородой, сидевший рядом с ними, опустившись на колени, вознес свою молитву. У Деби сжалось сердце. Это была его родная земля — Пенджаб, Страна Пяти Рек.

Деби всегда любил ее, какой бы она ему ни открывалась: в буйном летнем расцвете, в тихом осеннем умиротворении. Но никто и никогда не видел эту землю такою — куда ни глянь, всюду страшные картины опустошения, словно пролетели невиданные стаи саранчи или прошли вражеские армии. Деревья стояли как голые скелеты — листву и ветви оборвали голодные орды проходящих беженцев. Вдоль дорог догорали совершенно пустые деревни, путь то и дело преграждали обгорелые остовы легковых автомобилей, грузовиков, телег, повозок. Повсюду в поисках пищи бродили животные, внезапно лишившиеся своих хозяев.

Страна Пяти Рек превратилась в страну падали. Повсюду хозяйничали грифы, шакалы, вороны, крысы. Они клевали, грызли, жадно проглатывали мясо и впивались в него снова, безумными глазами глядя на проползавший мимо них поезд.

«Миллион погибнет! — мысленно повторял Деби-даял. — Миллион погибнет!» Может быть, жертв уже больше миллиона?

И снова наступила ночь. Поезд в который уже раз остановился. На этот раз они оказались под крышей какого-то перрона. Деби поразила необычная тишина на вокзале. Он понял, что на станции нет ни души. Даже приставленные к ним, вечно скучавшие и сонные мадрасские караульные куда-то исчезли. Поезд стоял и стоял.

Никто не знал, зачем он остановился, никто не знал, когда отправится. Они уже проехали Амритсар. «Граница совсем рядом», — подумал Деби. И вдруг его осенило: ведь они ждут поезда с той стороны! Прежде чем он пройдет, их не отправят. Он уже слышал от кого-то, что обмен беженцами происходит только на основе взаимности: эшелон за эшелон. Машинисты и охрана меняются на границе.

Безлюдье и тишина на станции не обманули Деби. Он напряженно всматривался и вслушивался. До сих нор реальная опасность им не угрожала. Разъяренные толпы на этой стороне границы состояли из индусов. Никто бы не тронул Деби, если бы он сумел доказать, что он такой же, как они, а Мумтаз — его жена. Но теперь положение менялось. Деби оделся как мусульманин: темно-коричневая феска, длинная, до колен, рубаха, выпущенная поверх обширных шаровар, подвязанных около лодыжек. Вдобавок Мумтаз то и дело ласково называла его Керим — одним из самых распространенных мусульманских имен. Но толпа не склонна верить одежде, ей подавай неопровержимое свидетельство религиозной принадлежности. А это значит — снимай штаны, и они сами проверят, мусульманин ты или нет!

Деби не сомневался, что в пестром сборище людей, приехавших со всех концов Индии, по-разному одетых, с разными типами лиц, разными оттенками кожи, никто не узнает индуса. Никто даже не решится оскорбить его таким подозрением! Да чего ему бояться, если многие мусульмане, едущие на этой самой платформе, даже не говорят на пенджабском языке. Он ускользнет незаметно, как животное, отставшее от громадного стада.

Стадо? Деби вдруг пришло в голову, что, как только они пересекут границу, его спутники, напоминающие сейчас апатичных животных, отправляемых на бойню, мгновенно преобразятся. Стоит им оказаться на той стороне, как они превратятся в хозяев положения и сами будут не прочь устроить такую резню, от которой сейчас убегают.

Деби повернулся и стал их рассматривать. В темноте были отчетливо видны только ближайшие к нему. А те, что позади, казались привидениями: только силуэты их голов слабо прорисовывались и пропадали в бесконечном мраке. Он заметил, что сосед, человек с лоснящейся бородой и в черном ачкане[78], пристально смотрит на него. Неужели догадывается? Если существуют на свете религиозные фанатики, то они должны выглядеть именно так. Пять раз ежедневно этот человек молился, обратившись лицом на запад, да и все остальное время он бубнил про себя священные слова корана. Деби отвел глаза, стараясь унять невольную дрожь. Надо держаться подальше от этого типа, избегать его испытующего, пронизывающего взгляда.

Кого еще ему следует остерегаться? Вот, например, женщина, скорчившаяся рядом с ним, — наверное, жена того бородатого. Лицо ее скрыто чадрой, по сквозь тонкую сетку смотрят злые глаза. Ни разу еще она не открыла лица. Сползая время от времени с платформы по малой нужде, она высоко задирает юбки, приоткрывая бедра и зад, но лица ее никто не видел.

Деби вздрогнул. Мумтаз, оказывается, проснулась и, прильнув к его плечу, что-то шептала на ухо. Он кивнул и выпрямил ноги, чтобы она могла пролезть через них и соскользнуть с платформы. К счастью, была почти полная тьма. Мумтаз присела между рельсами и через несколько минут возвратилась на платформу.

Вряд ли в подобных условиях имело смысл брезгливо относиться к неизбежным физиологическим отправлениям, но Деби никак не мог привыкнуть справлять нужду на глазах у людей. Все другие обитатели поезда не слишком задумывались над тем, где и как они облегчаются. Но Деби и Мумтаз каждый раз ждали наступления темноты. Ему приходилось быть особенно осторожным — отходить подальше, чтобы никому не пришло в голову проверить, действительно ли мусульманин этот человек по имени Керим с типичным лицом индуса-пенджабца.