Излучина Ганга - [131]

«Я же спас тигренка, — напомнил себе Деби-даял, — очень симпатичного тигренка. Не бросать же его теперь на произвол судьбы!» Но неужели это всего-навсего преданность звереныша своему хозяину? Или это более глубокое и более сильное чувство — любовь?

Так разговаривали они три дня назад. А сейчас, взгромоздившись на высокую открытую платформу, они ждали, когда наконец поезд снова тронется.

Деби сдался и взял Мумтаз с собой. Счастливая, она крепко спала, свернувшись клубочком и прижавшись к Деби.

Комок стоял у него в горле. Немного же в состоянии он предложить своей молодой жене — свадебное путешествие на забитой людьми платформе, которая в обычное время предназначалась для перевозки бревен и железных балок. А ведь всего две недели назад он представлял себе, как привезет жену в родительский дом, и там она получит все то, от чего так замирает женское сердце: автомобиль, наряды, украшения, свой дом, слуг. Англичане ушли, и ему, Деби, незачем больше прятаться.

За эти две недели, незаметно пролетевшие в приготовлениях к празднику освобождения, все в Индии оказалось перевернутым вверх дном. Строгий порядок, заведенный английскими правителями, в мгновение ока уступил место невообразимому хаосу.

За целые сутки, проведенные на этой проклятой платформе, они не проехали и шестидесяти миль. Оставалось еще двести. Когда приедут они в Дарьябад? И приедут ли вообще?

В нормальных условиях это было совсем несложное путешествие. Вы садились поздно вечером в поезд «Франтир мэйл» и утром просыпались в Дарьябаде. За десять дней до них Сундари одна спокойно проехала этой же дорогой, а сейчас трудно даже представить себе, что сталось бы с одинокой путешественницей. Она расположилась в вагоне с кондиционированным воздухом, кондуктор даже разрешил ей провезти собачку. «Мы с Мумтаз поедем вслед за тобой, — сказал Деби сестре. — Подготовь почву».

«Подготовить почву» — значило сообщить родителям о его женитьбе. Деби знал, что их больно ранит эта новость. Юноши из таких семей не женится на девушках-мусульманках и уж подавно — на недавних обитательницах борделей. И все-таки он верил, что Сундари сумеет им все объяснить, что она убедит их принять Мумтаз в семью. Деби всегда полагался на Сундари.

Уже через два дня после ее отъезда, отправившись за билетами, Деби узнал, что все поезда отменены. Еще два дня он ничего не предпринимал в надежде, что железнодорожное сообщение восстановится. Но к тому времени огромные массы людей уже пришли в движение. Все железнодорожники-мусульмане покинули свои посты, как, впрочем, и их коллеги индусы на другой стороне. Начальники станций, сигнальщики, машинисты, кочегары, кондукторы, канцеляристы, сторожа — все сбежали. Служившие на железной дороге индусы, поддавшись общей панике, тоже куда-то исчезли. Начальству пришлось срочно перебрасывать персонал из южных провинций, незнакомый ни с этой линией, ни с условиями работы. Вдобавок южане не знали местных наречий. Все же с их помощью удалось кое-как наладить перевозку армии безбилетных пассажиров-беженцев из Восточного в Западный Пенджаб.

Десятки раз Деби приходил на станцию, пытаясь выяснить, когда отправится поезд, но похоже было, что никто туг ничего не знает. Кончилось тем, что они с Мумтаз переселились на вокзал совсем и смешались с густой толпой ожидавших. Как-то ночью к станции подошел забитый до отказа состав. В кромешной тьме — станционные огни давно погасли — они помчались вместе со всеми к поезду. Деби пришлось, ухватив жену за руку, пробиваться через кричавшее, ругавшееся людское месиво. С неимоверным трудом взобрался он на эту самую платформу и втащил за собой Мумтаз. Счастливчики, которым удалось втиснуться в поезд, безжалостно отталкивали от платформы всех других, угрожавших отнять у них место. Наконец состав тронулся. Если этому и предшествовал свисток или удар колокола, то его все равно невозможно было расслышать среди безумных воплей оставшихся. Многие из них в отчаянии пытались уцепиться за уходившие вагоны. Кое-кому это удалось, они повисли на подножках и буферах, мертвой хваткой вцепившись в тех, кто закрепился там прежде. Остальных отпихнули. Человек десять, не меньше, попали под колеса. Их предсмертные стоны — это последнее, что осталось в памяти Деби от той страшной ночи.

Поезд тащился сквозь тьму как инвалид — какими-то странными рывками, с бесконечными остановками. Среди беженцев ползли тревожные слухи: будто бы пути разрушены разъяренной толпой мусульман, будто бы пассажиры предыдущего такого же эшелона вырезаны все до единого человека…

Рассветало. Появилась ни с чем не сравнимая лиловая дымка летнего пенджабского утра. Бесконечная равнина простиралась по обе стороны железной дороги. То и дело попадались на их пути страшные следы кровавых погромов. В одном месте они увидели разбросанное по земле имущество каких-то бедняков: тюки с постельными принадлежностями, узлы с одеждой, железные сундуки, цыплят в корзинке, сверкавшую на солнце медную утварь, детские коляски, коробки, подносы, глиняную посуду, даже ошалелых собак, все еще привязанных цепями к врытым в землю столбикам. И нигде ни души. По-видимому, здесь находился лагерь беженцев, где сотни людей жили в ожидании эвакуации. Что случилось с ними? Быть может, они побежали вдогонку за проходившим поездом, побросав весь свой скарб? Или они бежали в панике от преследовавшей их по пятам банды? Еще через несколько миль они увидели вдалеке площадку, покрытую красной материей, разложенной словно для просушки. Только подъехав вплотную, они поняли, что перед ними вовсе не хозяйство красильной фабрики, а картина массового убийства, преображенная утренним солнцем в диковинный мираж. Красные пятна, которые издалека напоминали расстеленные по земле сари, вблизи- оказались разбросанными там и сям островками засохшей крови. Вокруг уже расхаживали с надменным видом невесть откуда взявшиеся грифы, псы, шакалы. Они рвали мясо трупов, разбросанных по такому огромному полю, что трудно было даже приблизительно определить, сколько же людей было убито вчера ночью во время нападения банды на поезд.