Изгнанники: Судьбы книг в мире капитала - [27]

Со старыми «песнями» пришли и старые обиды, вспомнили и о старых врагах. В числе первых, на кого обратили внимание новоявленные «внуки» Аденауэра, был Вольфганг Кёппен, творчество которого вновь стало предметом отнюдь не литературной дискуссии, развернувшейся на страницах влиятельного журнала «Шпигель» и крупнейшей в Европе еженедельной газеты «Цайт».

Выбор объекта для дискуссии не случаен — в литературе ФРГ 1950-х годов, как, впрочем, и сейчас, не было и нет равных Кёппену по силе обличения всех и всяческих проявлений милитаризма, реваншизма и неонацизма. Три знаменитых романа писателя «Голуби в траве», «Теплица» и «Смерть в Риме» были настолько беспощадно разоблачительны по отношению к западно-германскому «обществу потребления», что буржуазная критика, окрестившая Кёппена эпитетами из арсенала геббельсовского ведомства («плохой немец», «вредитель», «безродный интеллигентишка»), предпочла замолчать эти книги.

Но замолчать такого писателя, как Кёппен, оказалось нелегко. И тогда была предпринята более тонкая попытка «обезвредить» смутьяна. Используя растущую с каждым годом известность писателя как в стране, так и за рубежом (он становится прижизненным классиком литературы ФРГ), критика начала превозносить блестящий стиль Кёппена (что само по себе верно), намеренно игнорируя при этом опосредованность этого стиля социально-политической проблематикой книг писателя. За всем этим кроется настойчивое желание заслонить общественно-политическое лицо Кёппена, завести писателя в священную рощу «каллиграфического эстетизма», да там его и оставить.

Однако и здесь не удалось достигнуть желаемых результатов. Кёппен не отказался от своих взглядов, хотя и вынужден был на длительное время как романист замолчать. Затянувшееся молчание Кёппена вызвало всевозможные догадки и домыслы, суть которых сводилась к тому, что писателям ранга Кёппена почти невозможно вести диалог с обществом, не желающим задуматься над своим будущим, равнодушным к социально-политическим проблемам. Так возникло «дело Кёппена», которое и по сей день еще не закрыто. Хотя на Кёппена в 60—70-е годы обрушился буквально поток литературных премий («Кёппена хвалили не за то, что он написал, а за то, о чем он умолчал», — язвительно заметил один из критиков), писатель не последовал совету видного представителя «группы 47» Вольфганга Хильдесхаймера лучше направить свои усилия на поиски общего языка с читателями, «чем говорить им обидные резкости, высмеивать их патриотизм или обращаться к ним с литературными манифестами, которые, по существу, видимо, правильны, но были бы действеннее и яснее, если бы не та тонкая ирония, которую немцы не могут переваривать».

Кёппен не поступился своими принципами, и об этом достаточно убедительно говорит автобиографическая повесть писателя «Юность» (1976), в которой он прямо заявил, что фашизм не есть случайное явление, а закономерное следствие развития страны, где преступнее действия военщины и промышленного капитала не получили должного отпора. И эта позиция писателя находит отклик у широких кругов читателей ФРГ.

События последних лет красноречиво говорят о том, что интерес к творчеству Кёппена, особенно среди студенческой молодежи, не ослабевает. В 1981 году прогрессивная общественность ФРГ широко отметила семидесятипятилетие Кёппена. Издательство «Зуркамп» к этой дате приурочило выпуск его книги «Жалкие писаки», вобравшей в себя статьи и эссе о литературе и встреченной восторженно критикой; в этом же году Кёппен читает в переполненных аудиториях университета во Франкфурте-на-Майне цикл лекций на тему «Является ли писатель бесполезным человеком?»; там же открывается первая выставка, посвященная Кёппену. В 1982 году писателю присуждается почетная премия города Мюнхена. В начале 1983 года на страницах газеты «Франкфуртер Альгемайне», а затем и отдельным изданием появляется его довоенный роман «Стена шатается»; осенью этого же года Кёппен становится первым лауреатом премии имени Арно Шмидта — неутомимого экспериментатора, одного из зачинателей современной литературы ФРГ.

Такая активность автора, которого некоторые критики поспешили списать в тираж, пришлась не по вкусу правым силам в ФРГ, и они развернули недвусмысленную кампанию по дискредитации его жизненных и творческих позиций. Показательно, что в этом хоре ниспровергателей особенно громко зазвучал голос шефа литературного отдела «независимой» газеты «Цайт» Фрица Раддаца, известного своим дремучим антикоммунизмом, научной некомпетентностью и задиристостью ультралевацкого свойства. Забегая вперед, можно добавить, что именно в силу этих своих качеств ему и пришлось в конце 1985 года уйти из газеты, ибо скандалы, возникавшие после публикаций Раддаца, не выдерживали никакой критики даже по западным меркам.

Для атаки против Кёппена Раддац использовал новейшие работы таких реакционных исследователей, как Г. Д. Шэфер и К. Прюмм, предпринявших попытку пересмотреть историю немецкой литературы XX века, и в частности, историю немецкой литературы периода фашистской диктатуры и первых послевоенных лет, связывая как бы воедино эти два взаимоисключающих этапа развития немецкой литературы, с целью разрушения «легенд», «разоблачения» тех или иных авторов, выискивания в их творчестве, а еще больше — в их личной жизни, различного рода отрицательных явлений, должных, по мнению сторонников этой тенденции, раскрыть истинное лицо художника. Как справедливо и не без иронии заметила в своей книге «Литература времен Аденауэра» западногерманский критик Э. Эндрес, «если в пятидесятых годах была тенденция каждого обелять, то в конце семидесятых годов наметилась установка всех понемножку в чем-либо обвинять».