Изгнанник из Спарты - [165]

« Если бы только я мог встать, сразиться с ними, – думал он, – умереть в бою с мечом в руке, с высоко поднятой головой, как подобает воину! Если бы только…»

Дверь распахнулась, и вошел Анит. Его рука висела на перевязи. Его глаза были широко открыты от изумления.

– Аристон, – прошептал он, – это был не Лизандр! Это был…

– Кто? – прохрипел Аристон.

– Павсаний! Царь Павсаний! Лаконцы отстранили Ли-зандра от командования! Они не…

–… не доверяют ему, -сказал Аристон. -Они никогда ему не доверяли. И у них были на то все основания, Анит. Лизандр слишком умен, слишком отважен – и слишком честолюбив! Это плохое сочетание, даже по моим понятиям. Он мог бы стать тираном, от власти которого Спарта – да и, в конечном счете, вся Эллада – могла бы избавиться только после его смерти. Но не хочешь ли ты сказать, что они отстранили Лизандра до…

– …до сражения? Вот именно! Буквально за десять минут до его начала. Павсаний появился в тот самый момент, когда Лизандр уже собирался отдать приказ о наступлении, построив свою армию в боевой порядок! Клянусь Аидом, Аристон! Неужели ты думаешь, что кто-либо из нас остался бы в живых, если бы во главе спартанских гоплитов находился Лизандр!

– Нет, – прошептал Аристон. – Полагаю, что нет…

– Погоди! – ликующим голосом прервал его Анит. – Это еще не все! Ты, я думаю, знаешь, что Павсаний никогда не разделял взглядов своего соправителя, царя Агиса. В отличие от Агиса, у него не было никаких оснований ненавидеть все афинское.

– Ты хочешь сказать, что его жена не привлекала благосклонного внимания Алкивиада? – вяло сострил Аристон.

– Этого я не знаю. Зато я знаю, что, по словам фрасибу-ла, царь Павсаний придерживается демократических воз– зрений, что он любитель философии, поклонник Сократа и даже почитатель Афин.

– Ха! – фыркнул Аристон.

– Да-да. Это именно так! Он отозвал гарнизон, стоявший в Афинах. Он отказался от всех претензий к нам. Он согласился решать все взаимные споры через третейский суд. И он поклялся, что, если афиняне изберут демократическое правительство, он лично проследит за тем, чтобы оно беспрепятственно приступило к исполнению своих обязанностей. Говорят, он публично заявил, что олигархии приносят слишком много вреда!

Аристон молча уставился на лохага. Затем его губы медленно растянулись в улыбке, и он тихо рассмеялся.

– Чему ты смеешься, несчастный? – возопил Анит.

– У богов очень плоское чувство юмора, Анит, – прошептал Аристон, – и они самые скверные драматурги, каких только можно себе представить. Еврипид, мой старый друг, теперь ты полностью оправдан! Никто больше не посмеет насмехаться над твоими спускаемыми машиной богами, когда История…

– О чем это ты? – обеспокоенно спросил Анит.

– …сама История использует это убогое устройство, к которому ты столь часто прибегал, спуская бога на сцену на столь грубых, скрипящих и отчетливо видимых веревках! Ну посуди сам, Анит, какому драматургу публика простила бы подобные накладки? Мы были побеждены, сломлены, мы покорно ждали, когда Лизандр прихлопнет нас своим железным кулаком и…

– Это было чудо, Аристон, – торжественно заявил Анит. – Боги…

– Послушай, Анит, шел бы ты куда подальше! – взмолился Аристон.

Спартанский царь Павсаний – единственный из двух спартанских царей, с кем отныне нужно было считаться, ибо царь Агис безвыездно сидел в Спарте, с бессильной яростью глазея на Леонтихида, на это царственное отродье, чье сходство с покойным Алкивиадом усиливалось с каждым днем, – сдержал свое слово. Он лично правил Афинами со свойственными ему мудростью, справедливостью и сдер– жанностью в течение двух месяцев, ушедших на подготовку к новым выборам, и со всем уважением отнесся к решению граждан полиса после того, как оно было вынесено. Правление Тридцати преподало Афинам тяжелый урок, но к чести полиса следует сказать, что этот урок был хорошо усвоен. Олигархи отправились в изгнание; к власти пришло демократическое правительство.

И метек Аристон мог теперь вернуться домой.

Невзирая на крайнюю усталость, на лихорадку, терзавшую его после ранения. Аристон, оказавшись в городе, первым делом отправился на могилы Автолика, Даная, Тимос-фена и принес жертвы богам.

Затем он нанес визит вдове атлета. Эта встреча была невероятно тягостной. Ибо Клеотера стояла в двух родах от него, заливаясь слезами, но упорно не позволяла себя обнять.

– Нет, Аристон, – рыдала она. – Теперь ты получишь свое вожделенное гражданство. К завтрашнему вечеру ты уже будешь гражданином и всадником – по крайней мере, мне так сказали. Разве не так?

– Так, – пробормотал Аристон. – Но Клео…

– Послушай меня, Аристон! Все эти двенадцать лет Хрисея ждала, когда ты избавишь ее от унизительного положения любовницы и сделаешь своей женой. Я не имею права… никакого права…

– Разве наш сын не дает нам этого права? – возразил Аристон.

– Нет. Ибо я не хочу, чтобы ты признал его своим такой ценой – ценой обмана. Да, Аристон, обмана, нарушения твоей священной клятвы! Я боюсь, возлюбленный мой. У нас с тобой ничего хорошего не получится, не может получиться. Совершенно ничего. Я не могу. Я просто не могу.