Издалека долго - [2]

— Ты теперь не Васечка, а Висечка, — сказал Коля пупсу. Тот светло и по-идиотски улыбался розовыми губами.

В целлулоидную голову Коля затолкал три Вистовых волоска — два русых и один седой совсем. В грудь — порванную на полоски страничку из задачника.

«Баржа прошла против течения реки сорок верст и вернулась в пункт отправления…», «Из города А в город Б одновременно выехали два экипажа…», «Поезд, дви-га-ясь равно-мер-но, про-ез-жа-ет мимо при-до-рож-но-го стол-ба за 36 се-кунд…»

А потом Коля поднял дощечку под окном и достал волшебный талисман, что у него был припасен для куклы вуду, — темно-синюю стеклянную пирамидку размером с мизинец ноги, которую он нашел прошлым летом, когда гостил у бабушки в Царицынском уезде, в селе со смешным названием Песковатка. Лето тогда стояло душное, тучи обложили небо серой ватой, но дождя не давали, погромыхивало только, да сквозь низкий облачный слой ночами виднелись яркие разноцветные вспышки.

— У Бога чудес много, — пожимала плечами бабушка. — Разные явления бывают в атмосфере, свет по-разному преломляется. Пойдем спать, Коленька.

Бабушка выписывала «Вестник науки» и держала над кроватью портреты Ньютона и Фарадея. А на третью ночь загрохотало неподалеку так, что земля дрогнула, будто великан с облака сверзился, обманутый коварным мальчишкой Джеком, не вернув себе ни золотой арфы, ни волшебной несушки. Коля проснулся с бьющимся сердцем, по всей Песковатке дети закричали, а собаки завыли. Раздался страшный плеск, и тут же тихо опять стало, дождь хлынул, забарабанил по крышам, успокоил пробудившихся, потянул обратно в сон ровным своим, древним ритмом.

Наутро Коля проснулся от веселых возгласов на улице и удивленных разговоров. На берег ночью рыба выбросилась, снулая, но живая: чехонь, жерех, лещ пудами, плотва сотнями, пара огромных икряных осетров и судаков без счету. Жители Песковатки радостно бежали к реке с ведрами, корытами, мешками. Всю соль в сельском магазине скупили в первый час после открытия, рыбный дух долго еще витал в воздухе, а у детишек бедняцких за ту неделю славно щеки округлились.

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — говорила бабушка, раскатывая тесто на пирог с осетриной. Эту цитату она приберегала для совсем особых случаев, когда сказать было нечего.

— Больше нигде такого феномена не было, — говорил кавалерист в отставке и заядлый песковатский рыбак Степан Антонович, частенько навещавший Колину бабушку; вдовела она десятый год и натуру имела приветливую. — Только нам подарок от Волги-матушки. А рыба-то какая! Половина — вообще проходная, те, что из Каспия заходят. Ты, Николай, помнишь, куда Волга впадает?

— В Каму, а та — в Каспийское море, — умничал Коля и бежал на речку, нырять с мальчишками. Там-то, на дне, рядом с сомовьим омутом, он и нашел синюю пирамидку. Вода в реке в тот день была прозрачная, он нырнул и сразу отблеск приметил. Боязно было, но он поплыл вниз за синим сиянием — сквозь холодные струи придонного течения, сквозь противные скользкие водоросли, сквозь воображаемые голодные взгляды сомов, — ухватил блестяшку, всплыл с нею к солнышку.

— Стекло, — сказала бабушка, снимая очки. — Простое стекло, вроде бутылочного. Очень красиво граненое, интересно зачем. И значки вырезаны на гранях странные. Еврейские, может?

— Экая забавная штукенция, — сказал папа, прищуриваясь и глядя сквозь пирамидку в окно поезда, увозившего их обратно в Санкт-Петербург. — И что она на дне делала? Давай, Коля, стелиться, дорога дальняя. Я когда маленький был, однажды нырнул и солдатика оловянного нашел, старого, с краской облупленной. Долго он моим любимцем был, не помню, куда потом делся. Ужинать будешь? Яички, помидоры, и рыбки тебе бабушка пожарила. Ты стекляшку эту Дарье везешь подарить? Она по тебе скучала все лето.

— Вот еще, — буркнул Коля, кокая сваренное вкрутую яйцо о раму окошка. — Моя пирамидка. Дашке вон кубики бабушка передала.

Он сказал папе, что стекло иногда светится в темноте, как маленький синий звездный осколок, а папа не поверил. Но Коля помнил о волшебстве, и сейчас синему стеклышку предстояло стать гри-гри для куклы вуду.

Он зашил мягкое тельце пупса через край суровой ниткой. Теперь надо было закончить ритуал, призвав Дьявола, но Коля боялся, да и устал уже, спать хотелось. Решил обойтись подоброму, без сатаны.

«Теперь ты — Виссарион, — сказал он кукле, прежде чем убрать ее под подушку. Пупс смотрел глупо, выпучив голубые глаза. — Виссарион Степанов. Ты в моей власти. Уколю иголкой в живот — тебя возьмет и поносом скрутит. А в голову уколю — будешь мигренью маяться!» — Коля говорил строго, но уже знал, что не станет ни колоть, ни щипать Висечку — не было в нем колдунской черной жилки, добрый он был мальчик.

«Меня зовут Максим», — вдруг отчетливо произнес пупс вуду, но Коля уже совсем спал и подумал, что голос ему снится.

Наутро встал вопрос: как быть с вольтом? Спрятать в комнате было негде — так, чтобы мать точно не нашла. В ранец класть тоже было боязно — залезет кто-нибудь за учебником, позора не оберешься. Поэтому сунул пупса Коля в карман своих коротковатых форменных брюк.