Избушка на краю омута - [6]

Старик взял протянутый листок, исписанный каракулями. Оно. Значит, сработало.

Павел продолжал допрос:

— Так твое, что ли, письмо?

Тот кивнул, ответил с притворным удивлением:

— Только не пойму, как оно к вам попало. Я внуку писал.

— Ты, похоже, дед, адрес перепутал. Письмо ко мне пришло. Я прямо переживал, думал, ну как же, дед больной внуку написал, а тот не знает. Вот, отыскал тебя, чтобы сказать, чтоб ты ответа от внука не ждал. Не приедет он, потому что не получал письмо твое.

— Ну, спасибо, добрый человек! — Руки у старика задрожали, но не от избытка чувств, а от напряжения. Он приготовился. И мысли не допускал о благих намерениях сидевших напротив мужиков. Интересно, долго они еще будут тянуть резину?

— Так что, батя, ты с адресом в следующий раз повнимательнее. А то пришлось переться с твоим письмом в такую глухомань! — вступил в беседу Колян, и язык у него здорово заплетался.

— Вы же сказали, на природу приехали, на простор, — напомнил старик.

— Это верно. Природу мы любим. Только вот, если б не твое письмецо, могли б и поближе место для отдыха найти, — возразил Павел. И вдруг упер руки в колени, нагнул голову, как бык, приготовившийся боднуть, и выдохнул с жаром: — Ну, рассказывай, батя, где клад Кучума зарыт?

— Чего? — Старик непонимающе вскинул голову, будто не ждал этого вопроса. — Какой клад? Какого Чума?

— Смотри, батя, лучше не юли! — Голос Павла, и без того низкий, перешел в глухое звериное рычание. — Скажешь сам — поживешь еще на свете, а если придется из тебя правду кулаками выбивать, долго не протянешь потом. Кулаки мои тяжелые. Врать не советую.

Он встал, подошел к старику и навис над ним, ткнув грязным толстым пальцем, измазанным в чем-то жирном, в лежащий на столе листок.

— Вот! Сам же написал: «Я знаю, где клад Кучума».

Старик уткнулся в текст:

— Где ж такое?

— Не дури! Я сразу понял, что сообщение зашифрованное. Вначале-то прочитал и выбросить хотел. Еще подумал, бредит старик, пишет абракадабру. Особенно те слова, что звездочками отмечены. Вот эти: «Ясно. Зной. Невмоготу. Аритмия. Юность где? Давно еле корячусь. Лечусь атварами. Думаю когда уже чтоли умру. Маленько асталось». Ишь, какой хитрец! Сразу-то и не поймешь, что тут совсем другое написано!

— Что ж написано? — спросил старик.

— Ой, брось! Не валяй дурака! — Павел понемногу свирепел. — Я взял только первые буквы от каждого слова, что ты звездочками пометил. У меня получилось: «я знаю, где клад Кучума». Вот что ты хотел внуку сообщить! Наверное, чуешь смерть скорую и решил тайной поделиться, чтоб в могилу с собой не унести. А раньше-то молчал, потому что жадничал. Так или нет?

— Ничего такого я там не шифровал, — сказал старик тихо и приготовился. Реакция раскрасневшегося от самогона здоровяка последовала сразу. Он сгреб в кулак клок стариковской бороды и дернул так, что подбородок деда стукнулся об стол.

— Говори, где клад, не то последние зубы щас выплюнешь!

— Ой, больно! — взвизгнул старик, схватив Павла за запястье обеими руками. — Пусти, вырвешь ведь!

— Вырву! И бороду вырву, и зубы выбью! Говори, где клад, ты, прогнивший пень! Тебе-то все одно, помирать скоро. Не унесешь на тот свет сокровища! Скажи, и отпустим с миром!

— Дык не ведаю, о чем толкуешь, — проскулил старик и зажмурился от звонкой оплеухи, прилетевшей тут же.

— А ну, не бреши! — взревел Павел и поднял худое стариковское тело за воротник. Потряс его и отпустил, отчего тот кубарем полетел под стол, застучав всеми костями о половицы.

— Э, поосторожней! — раздался испуганный сиплый голос Коляна. — Еще помрет вдруг.

— А ты отсидеться у печки решил, что ли? — прорычал в ответ Павел. — Помогай, давай! Клад пополам делить будем, или ты от своей доли отказываешься? Возьми вон кочергу рядом с заслонкой и пройдись ему по хребтине. Он нам просто так не скажет ничего. Будем пытать, как партизана. Что?! Боишься замараться? Решил, я все один сделаю?

Колян вскочил, опрокинув ведро, взял кочергу, шагнул и с размаху ткнул ею под стол, где лежал старик. Тот охнул. Острый угол пришелся как раз под ребра. Неприятно, но ничего не поделаешь. Придется потерпеть. Да ему не привыкать. Первый раз, что ли? Пусть гости позабавятся. А потом его черед придет. Долго он этого ждал. Всю бесконечную тоскливую зиму. Скоро уже, скоро.

Нескучная ночка

«Стоит на отшибе избушка,

Там в самом разгаре пирушка.

Льют без раздумий пьянчужки

Пойло хозяйское в кружки.

Плещется чертово зелье,

Нынче у бесов веселье:

Чудят над гостями, лукавят,

В живых никого не оставят».

Павел и Колян старались изо всех сил. Пинали, мутузили, трясли, колошматили стариковское тело, похожее на полупустой мешок с навозом, гоняя его, скрюченное, по полу. С каждым глотком самогона задор прибывал. Им было так весело, что они даже про клад позабыли. Лишь когда, упившись совсем, свалились рядом, Колян пробубнил, еле ворочая языком:

— Кажись, сдох дед.

— Ты ду-ума-аешь? — протянул в ответ Павел, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд. Желтый фонарь под потолком расплывался и походил на солнце, сияющее в ночи. Больше увидеть ничего не удавалось. — Да и х-хрен с ним!

Он в изнеможении закрыл глаза, чувствуя, как пол, на котором он лежит, раскачивается, точно плот в море, и вот-вот перевернется. Вдруг пронзительный женский визг заставил его вновь поднять свинцовые веки. Над ним в круге света маячило лицо Даши. Она что-то кричала ему, и где-то вдалеке ей вторил голос Люды. Что им надо? Чего привязались? Он больше не может ни говорить, ни шевелиться. Павел пытался послать их к черту, но вместо этого из его рта вырвалось лишь мычание.