Избранный круг - [4]

Однако ничего, как выяснилось, не закончилось. Уже на следующий день Георг прямо с утра позвонил ей на работу, напомнил о вчерашнем знакомстве, как будто она могла так быстро его забыть, пригласил в кафе: немного посидим, выпьем по чашке кофе; и потом стал звонить чуть ли не ежедневно – то опять-таки приглашал куда-нибудь, например, на просмотр фестивального фильма, то на выставку, то просто так, поболтать ни о чем три-четыре минуты. Девочки из редакции уже начали узнавать его голос. Звонко кричали, почти не отводя ото рта трубку: Эй, Ларка, твой приятель названивает. Подойдешь или соврать, что тебя нет?.. – Так у них в отделе принято было шутить. Даже Ребиндер, если в этот момент оказывалась у телефона, высоко поднимала брови, но сдерживалась и Ларису все-таки подзывала. Хотя, случалось, что могла рявкнуть под настроение: Прошу не занимать служебный телефон личными разговорами!.. – Что же до Серафимы, сидящей, кстати, ближе всех к аппарату, то на правах лучшей подруги она только что не залезала в наушник – прямо вся подавалась туда, когда Лариса брала трубку, лицо у нее вытягивалось, а уши начинали подергиваться, как у летучей мыши. Что она там вылавливала из кваканья, просачивающегося сквозь пластмассу? Тем более, что Георг, догадываясь, вероятно, о множестве любопытных ушей в конторе, долгих и слишком интимных разговоров не заводил, помнил о времени, укладывался действительно в три-четыре минуты: договориться о встрече, коротко пошутить, спросить, как дела, рассказать что-нибудь интересное.

Вежливость его просто не имела границ. Перед кафе, например, он предупредил ее специально:

– Имейте в виду, что приглашение не накладывает на вас никаких обязательств. Это не тот случай, когда «кто ее ужинает, тот ее и танцует».

– Я понимаю, – немного смутившись, сказала Лариса.

А Георг посмотрел на нее сверху вниз и суховато заметил:

– Вообще-то говоря, сомневаюсь.

Впрочем, он тут же смягчил строгую менторскую интонацию.

– Не хотелось бы превращать наше знакомство в обыкновенный флирт. Когда двое встречаются, «танцуют» некоторое время вместе, а потом расходятся. Потому что встречались они именно для того, чтобы «потанцевать». Надеюсь, что у нас будет не так.

А после кафе, кстати, более похожего все-таки на дорогой ресторан – знакомый хозяин, отдельный столик за выступом, образующим как бы ложу в театре, хрупкая орхидея, спиртовочка, чтобы поджаривать ломтики мяса, – поймав такси и подвезя ее к самому дому, между прочим даже не сделав попытки подняться наверх, он задержал Ларису и несколько развил эту тему:

– Давайте не будем спешить, – сказал он, почти без щелчка прикрыв дверцу машины. – Я ни на чем не настаиваю и, разумеется, настаивать ни на чем не буду. Вы – женщина взрослая, вы сами способны определить, что вам нужно. Подумайте, прислушайтесь к себе, присмотритесь. Я вас только очень прошу: пожалуйста, без порывов. Порывы развеиваются так же быстро, как возникают. Пусть это будет осознанное и, главное, не скоропалительное решение.

Он взял ее руку и на секунду прижал к губам. Ладонь, как показалось Ларисе, обожгло то ли огнем, то ли арктическим холодом. Она чуть не выдернула сразу же задрожавшие пальцы. Впрочем, уже через мгновение все прошло. Георг неожиданно подмигнул и выпустил руку.

– И еще я вас очень прошу: не надо трагедий. Не надо хмуриться и, как при обмене квартиры, взвешивать все «за» и «против». Доверьтесь жизни. Увидите: все решится как бы само собой. Жить надо легко, иначе не получаешь от этого удовольствия.

Он достал из пластикового мешка коробочку с орхидеей и, просунув мизинец в бантик, подал Ларисе.

– Вот, пожалуйста, пусть она вам – напоминает. Иногда добавляйте сюда немного воды.

На Ларису эта обходительность действовала чрезвычайно. Рассеивалась черная пустота, вспыхнувшая три года назад, после развода. Жизнь уже не удручала скучноватой никчемностью. Холод, сосущий сердце, размыкал жадные губы. Правда, существовал некий Толик, с которым она познакомилась еще прошлым летом. Осенью они вместе ездили за грибами под Каннельярви, зимой, если удавалось куда-то пристроить Кухтика, ходили в Кавголово на лыжах. Толик уже считал, что вправе на что-то рассчитывать: пару раз, провожая Ларису домой, довольно-таки неумело поцеловал ее в тусклой парадной. А однажды, в компании, где собрались по какому-то случаю несколько человек, выпив для храбрости, вдруг пододвинулся и облапил ее за плечи; сидел, довольный собой, снисходительно посматривая на окружающих. Лариса чувствовала себя дура-дурой. Минут через пять осторожненько, чтоб не обидеть, выскользнула из объятий, – объяснила, чуть покраснев, что ей так не слишком удобно. Толик все равно весь вечер чуть ли не лоснился от гордости, непрерывно трогал ее то за талию, то по спине, то за локти; согнутым пальцем провел вдоль щеки, где якобы прилипла соринка, навалился бедром, так что юбка у Ларисы угрожающе затрещала.

Серафима тогда весьма резонно заметила:

– Мужиков, к сожалению, не переделаешь, и не пробуй. Каждый дурак считает, что по сравнению с тобой он – Господь Бог. И упаси тебя хотя бы намекнуть, что это не так. Самое тяжелое оскорбление – никогда не простит.