Избранные стихотворения и проза - [51]

Шрифт
Интервал

типографский мальчишка?
И что эти прекрасные фото, как не ваша жена или друг, так
близко и устойчиво в ваших руках?
И что этот чёрный корабль, обитый железом, и его могучие
орудия в башнях, как не храбрость капитана и
его машинистов?
А посуда и мебель и угощение в домах — что они, как не
хозяин и хозяйка и взгляды их глаз?
И небо там наверху — всё же здесь, или рядом, или через
дорогу?
И что такое святые и мудрые, какие были в истории, как
не ты сам?
И что такое проповеди, богословия, религии, как не бездонный
человеческий мозг?
И чтó есть разум? и чтó есть любовь? и чтó жизнь?
43
Я не отвергаю вас, священники, никогда и нигде,
Величайшая вера — моя, и самая малая — моя,
Я вмещаю древнюю религию и новую, и ту, что между
древней и новой,
Я верю, что я снова приду на землю через пять тысяч лет,
Я ожидаю ответа оракулов, я чту богов, я кланяюсь солнцу,
Я делаю себе фетиша из первого камня или пня, я
шаманствую палками в волшебном кругу амулета,
Я помогаю ламе или брамину, когда тот поправляет
светильник перед кумиром,
В фаллическом шествии я танцую на улицах, я одержимый
гимнософист[55], суровый, в дебрях лесов.
Я пью из черепа дикий мёд, я чту Веды[56], я держусь
корана.
Я вхожу в теокалли[57] в пятнах крови от ножа и камня, я
бью в змеинокожий барабан,
Я принимаю евангелие, принимаю того, кто был распят,
я наверное знаю, что он божество,
Я стою всю мессу на коленях, я пуританин, я встаю для
молитвы или недвижно сижу на церковной
скамье,
С пеной у рта, исступлённый, я бьюсь в припадке безумия
или сижу мертвецом и жду, чтобы дух мой
воспрянул,
Я смотрю вперёд на мостовую, на землю или в сторону от
мостовой и земли,
Я из тех, что вращают колёса колёс.
Один из этой центростремительной и центробежной толпы
я говорю, как говорит человек, оставляющий
друзьям поручения, перед тем как отправиться
в путь.
Упавшие духом, одинокие и мрачные скептики.
Легкомысленные, унылые, злые, безбожники,
Я знаю каждого из вас, я знаю море сомнения, тоски,
неверия, отчаяния, муки.
Как плещутся камбалы!
Как они бьются, быстро, как молния, со спазмами и струями
крови!
Будьте спокойны, угрюмцы и окровавленные маловерные
камбалы,
Я ваш, я с вами, как и со всеми другими,
И вас, и меня, и всех ждёт равное будущее.
Я не знаю, каково наше будущее,
Но я знаю, что оно в свой черёд окажется вполне
подходящим и что оно непременно придёт.
Оно уготовано всем: и тому, кто идёт, и тому, кто стоит,
оно не обойдёт никого.
Оно суждено и тому молодому мужчине, который умер
и похоронен в могиле,
И той молодой женщине, которая умерла и погребена рядом
с ним,
И тому ребёнку, который глянул на миг из-за двери и
скрылся за нею навеки,
И тому старику, что прожил без цели и смысла и теперь
томится в тоске, которая горше, чем жёлчь.
И тому чахоточному, в убогой квартире, который заболел от
разнузданной жизни и пьянства,
И бесчисленным убитым и погибшим, и озверелым кобу[58],
именуемым навозом человечества,
И ничтожным пузырькам, которые просто плывут по воде
с открытыми ртами, чтобы пища вливалась им
в рот,
И всякому предмету на земле или в древнейших могилах
земли.
И всему, что в мириадах планет, и мириадам мириад,
которые обитают на них,
И настоящему, и самой маленькой горсти соломы.
44
Встанем — пора мне открыться!
Всё, что изведано, я отвергаю,
Риньтесь, мужчины и женщины, вместе со мною
в Неведомое.
Часы отмечают минуты, но где же часы для вечности?
Триллионы вёсен и зим мы уже давно истощили,
Но в запасе у нас есть ещё триллионы и ещё и ещё
триллионы.
Те, кто прежде рождались, принесли нам столько богатств,
И те, кто родятся потом, принесут нам новые богатства.
Все вещи равны между собой: ни одна не больше и не меньше;
То, что заняло своё место и время, таково же, как и всё
остальное.
Люди были жестоки или завистливы к тебе, о мой брат,
о моя сестра?
Я очень жалею тебя, но ко мне никто ни жесток, ни
завистлив.
Всё вокруг было нежно ко мне, мне не на что жаловаться.
(Поистине, на что же мне жаловаться?)
Я вершина всего, что уже свершено, я начало всего
грядущего.
Я дошёл до верхних ступеней,
На каждой ступени векá, и между ступенями тоже века,
Пройдя все, не пропустив ни одной, я карабкаюсь выше
и выше.
Выше и выше иду, и призраки кланяются у меня за спиной.
Внизу, в глубине, я вижу изначальное большое Ничто, я
знаю, что был и там,
Невидимый, я долго там таился и спал в летаргической
мгле,
И вот я захватил моё время и не сгинул от углеродного
смрада.
Долго трудилась вселенная, чтобы создать меня,
Ласковы и преданны были те руки, которые направляли
меня.
Вихри миров, кружась, носили мою колыбель, они гребли,
и гребли, как лихие гребцы.
Сами звёзды уступали мне место, вращаясь в своих кругах.
Покуда я не вышел из матери, поколения направляли мой
путь,
Мой зародыш в веках не ленился,
Ничто не могло задержать его.
Для него сгустились в планету мировые туманности,
Длинные пласты наслоялись, чтобы дать ему почву,
Гиганты-растенья давали ему себя в пишу,
И чудища-ящеры лелеяли его в своей пасти и бережно несли
его дальше.
Все мировые силы трудились надо мною от века, чтобы
создать и радовать меня,
И вот я стою на этом месте со своею крепкою душою.
45
О, мгновенная юность! о, гибкость, которую вечно

Еще от автора Уолт Уитмен
Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения и поэмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Кэтрин

Сатирическая повесть, повествующая о мошенниках, убийцах, ворах, и направленная против ложной и лицемерной филантропии. В некоторых источниках названа первым романом автора.


Поизмятая роза, или Забавное похождение Ангелики с двумя удальцами

Книга «Поизмятая роза, или Забавное похождение прекрасной Ангелики с двумя удальцами», вышедшая в свет в 1790 г., уже в XIX в. стала библиографической редкостью. В этом фривольном сочинении, переиздающемся впервые, описания фантастических подвигов рыцарей в землях Востока и Европы сочетаются с амурными приключениями героинь во главе с прелестной Ангеликой.


Надо и вправду быть идиотом, чтобы…

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Старопланинские легенды

В книгу вошли лучшие рассказы замечательного мастера этого жанра Йордана Йовкова (1880—1937). Цикл «Старопланинские легенды», построенный на материале народных песен и преданий, воскрешает прошлое болгарского народа. Для всего творчества Йовкова характерно своеобразное переплетение трезвого реализма с романтической приподнятостью.


Неписанный закон

«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».


Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».