Избранные стихотворения и поэмы разных лет - [2]

Но день спешит, за ним другой,

А дальше третий, так и мчатся,

И ожидаю я с тоской,

Когда придется расставаться.

Покину я цветущий край,

Как нежно любящего друга,

И кину с горестью «прощай»

Из окон мощного шнельцуга!

«Эос». 1924. № 2–3. Берлин

КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА

I

«Ротмистр, сегодня в разъезд —

Ваш эскадрон.

Но смотреть — не считать звезд

И не ловить ворон!»

Усмехнулся:

«Никак нет, честь полка не уроним!»

Повернулся

И скомандовал: «По коням!»

II

Скользкий лязг мундштуков и стремян

От шоссэ — справа по три — и в чащу.

Сердце пьет голубой туман,

Воздух вдаль всё пьянее и слаще…

За холмом, прелеском, в овражки

И на изволок — прямо в рожь.

— Эх вы, сашки-канашки! —

От судьбы не уйдешь!..

И вот —

Из-за леса, справа,

Отчетливо — пулемет…

Марш-марш! И в лаву…

…Небо упало так резко,

Землею набился рот.

А из перелеска

Всё еще пулемет

Колыбельную песню поет и поет…

III

Открыл глаза — и было небо снова

Вверху холодным, бледным, и пустым.

И призрачным, как легкий серый дым,

Как память у тифозного больного.

Лежал, смотрел и чувствовал, как кровь

Стучит в висках чуть слышной мелкой дрожью.

Нет никого. От боли морща бровь,

Назад — в лесок пополз тихонько рожью.

Дополз. Вздохнул. Поднялся — и бежать…

Забился в чащу. Завязал рубашкой

Плечо с кровавой раной — и опять

Через кусты, лощины и овражки…

Весь день блуждал. Под вечер вышел

Как раз к селу, к плетню последней хаты.

Дождался тьмы. Бог милостив — пошел.

«Впустите… И воды… за плату…»

IV

Хозяин посмотрел волком.

Усмехнулся: «Набили холку!»

Но пустил ночевать. Странно.

И даже перевязали рану.

Правда, не он, а дочь.

И вот — ночь.

…На сеновале

Мыши

Скреблись и шуршали.

Сквозь крышу

Месяц

Серебряным пальцем шарил.

«Если найдут — повесят…»

Не спится.

Опустив ресницы,

Лежал и вспоминал.

В прошлом году в Одессе,

Да, да, в тот же день,

Кажется, у Семадени,

Пил вино, и стрелял в свою тень,

И хотел целовать колени

У подошедшей к столу.

Засмеялась: «Мальчик — и глупый.

Для этого есть губы…»

Ночью бродили по молу.

Сначала

Учил он кавалерийским сигналам

И как развернуть эскадрон.

А после она —

Как расстегивать кнопки на женских платьях,

Пьянеть без вина

В умелых объятьях

И целовать тягуче и сладко…

А потом,

Днем —

На вокзале в эшелон посадка,

Переезд

И в ночной бой.

И так же сеть звезд —

Над головой…

V

Вдруг —

Проснулся. «Кто тут?»

Снова стук.

И шепот: «Вставайте, за вами идут.

Я не могу вам помочь».

Убежала. Дочь.

Выглянул. А за хатами

Пробираются трое

С винтовками и ручными гранатами.

Дело простое…

Пригнулся — и в тень.

За углом

Перескочил через плетень

И к лесу бегом.

Снова на воле.

Ищи ветра в поле…

Через лес — в овраг.

Оглянулся, замедлил шаг.

Лег в кусты и к земле прижался:

«Есть еще на свете жалость!»

VI

Докладывали командиру полка.

Слушал, высокий, худой

С сединой на висках.

«Заняли лощину у леска,

Где погиб разъезд ротмистра Эн,

Обыскали всю рожь — не нашли трупа.

Вероятно, попал в плен.

Да… А жаль — молодой

И погиб так глупо.

Сообщите в штабе о нем,

Завтра переход. — В три подъем…»

VII

В городе, в штабе, в приемной

Звякали шпорами.

С улыбкою томной

Кланялись напомаженными проборами,

Просили в очередь, чтобы не было давки,

И наводили справки.

«Ротмистр Эн? — Да, да, в разъезде

Его эскадрон

Был окружен.

Пропал без вести…

— Вестовой, воды!

Ради Бога, сядьте. Вы так побледнели…

Выпейте… Еще нет беды…

Подождите. На прошлой неделе

Один тоже пропал без вести

Из их же отряда,

Нашелся и вернулся к своей невесте.

А плакать совсем не надо.

Эти губы должны улыбнуться…

Ведь да?..»

— Для живых слова найдутся…

Только для мертвых — никогда…

VIII

Всходила в третий раз луна

И в небе плакала над полем.

И третью ночь, таясь, без сна

Шел к югу, позабыв о боли.

Днем спал и прятался во ржи,

А ночью шел вперед по звездам

И по полям как волк кружил,

Стараясь обойти разъезды.

Но чувствовал, как пустота

Вокруг него растет всё глуше

И сердце, замирая, душит

При каждом шорохе в кустах…

IX

Провод

Тянулся по полю серым червячком,

Виснул на деревьях, сползал в канавы,

Цеплялся по крышам, прятался за плетнем,

Собирался в пучок и в окно направо,

А там на столе в аппарате,

Как овод,

Гудел черной мембраной

На восходе и на закате,

Поздно и рано,

Ночью и днем

Об одном

Целые сутки без перерыва:

…Наступление… Обходы… Прорывы…

И снова сначала

Щелкало и стучало

Черной костяшкой,

Как сердце под защитной рубашкой…

Смерть — слово печальное.

«Алло, центральная!

Примите донесение.

Сегодня ночью сторожевым охранением

Убит на месте

Ротмистр Эн, пропавший без вести.

Пробирался из лесу, от них.

Было темно. Не узнал своих,

Когда окликнули. И побежал.

Стали стрелять. И вот — наповал.

Умереть от своих глупо.

Что ж —

От судьбы не уйдешь.

Пришлите носилки за трупом».

X

По овражкам вода звонкая

Поет золотые песни.

Телеграфная сеть — тонкая,

А поет еще чудесней.

Серой змейкой к земле прижалась.

Визжала:

«Холодная у людей жалость».

И опять сначала,

Об убитых всю ночь плача…

Только горе у людей — горячее…

«Студенческие годы». 1925. № 2

А. С. ПУШКИНУ

Наташа

Кавалергард в блистательном колете…

— Поднять глаза. Вздохнуть — и позабыть

О смуглом и насмешливом поэте.

О всем, о всем… И в первый раз — любить…

…И вот — легко за днями дни, как птицы…

Как светлый вихрь… — И вдруг во двор — возок…

На бледность щек упавшие ресницы

И тенью смерти тронутый висок…