Избранные стихи в переводе А. Гомана. Часть 2 - [6]

Весь базар в беге грив и копыт неустанном.

Всюду ветер, навесов холсты всё быстрей

Его гонят – кружúт по рядам он.

Для него распахнули объятья ворота.

Дрожь широких просторов разлита кругом.

Ловко с яблонь плоды собирает в решёта.

Я б к нему обратился с любовным письмом!

С ветром вечер холодный нагнал воронья.

Костыли свет последний, шатаясь, роняет.

Песни ткани и жести всё громче звенят.

Губы вод и аллей, просыпаясь, вздыхают…

Небеса растворились в былой синеве,

Их металлом закат покрывает,

И глаза человека – лишь девочки две

Здесь, где осень, как лес, наступает.

От вечерней росы влажен улицы рот,

Веет

Стали сырой

Свежим духом…

Мимо девушка лёгкой походкой идёт

В объятиях платья и слухов.

Лисий мех на плечах с ветром ластится к ней.

Вид её в этот вечер прекрасен и странен.

Хулиганы железные – ряд фонарей -

Свистом, песней проводят её до окраин.

***

Вновь и вновь ей одной восхищаться, внимая,

Я желал бы, клянусь душою.

Её красивей есть, я знаю,

Но нет подобных красою.

Когда молния светом залила простор,

Её силу и смех

В зеркалах отразив,

«Пусть увидит», - мечтал я, - «как ясен мой взор,

Как руки чисты, как умён и красив».

«Я похож», - ей скажу, - «на козлёнка у ног:

Пальцем шёрстки коснись – вспыхнет праздник тотчас.

Так давай же пойдём по приволью дорог,

Воротник распахнув и смеясь, и смеясь…»

…И бульвар,

не дыша,

уже встал у ворот,

Просит бури, исполненный счастья,

Ну а осень, а осень песнь славы поёт,

Славит город , готовый к ненастью.

Песнь трёх братьев

Сник пожар, опустился на город, молчит,

И на ручки дверей

Каплет с рук его свет.

И протяжно мыча в ясной летней ночи,

Две медведицы мне посылают привет.

Приглашают в возке прокатиться в полях,

А потом отыскать их любимую внучку

И в избушке лесной на куриных ногах

Целовать, не спеша, её пухлую ручку.

Проследить, затаившись в чащобе с зарёй,

Как день новый ведут к нам зайчихи и белки,

И в повозке его отвезти золотой

На богатые камнем и песнями рынки.

Вечно молод Ты, Бог,

Краше летнего дня,

И садам Твоим чудным числа нет.

Лишь одной кисти сок выжал Ты на меня,

И к Тебе меня сразу же тянет.

Я в железной кровати – угрюм, одинок.

Ты укрой и утешь меня, Боже!

Моё сердце устало от песен, дорóг,

От убийц… и от девушки тоже.

И, когда навсегда смех мой слабый замрёт,

В сумрак рощи уйду средь цветов я.

Боже, дай мир дороге и песне её

И тому, кто пройдёт здесь с любовью.

***

Мне туманы Твои кожу бледностью скрыли.

Грустно, холодно мне

С Тобой.

Вот стоят мои братья в дверях. Не забыл ли? –

Два возничих[4] Твоих, Боже мой.

Так огромны, мохнаты, спокойны вполне.

За порогом – дорожные дали…

Посмотрели – меня пригвоздили к стене

Четыре ножа печали.

Брат мой старший, смежив свои веки,

Сказал:

- Мир широк и идти нам далече.

День качался с повозками, вечер настал,

И ещё ночь, ещё день и вечер.

Города мы прошли, и леса, и поля.

Одинока, как в праздничный час урожая,

Мать всех тварей живых, содрогалась земля,

Корчась в схватках и злаки рожая.

Там мы встретили девушку ранней порой,

И сердцам вдруг в груди стало тесно,

Мы пленились вечерней нагою зарёй

И белкой в руках у леса.

И пришли.

И в руках – с гроздью ягод лоза,

И про шёпот листвы не забыли,

Потому что, мы знаем, брат смежает глаза,

А глаза его это любили.

…Я в волненье и радости к братьям приник,

Руки к ним я простёр что есть мочи.

И, как молнии вспышка, явились мне вмиг

Дни, что я не увижу воочию.

Лицо младшего брата тогда озарила

Улыбка; сияя зубов белизною,

Он сказал:

Трое

Братьев

Нас было,

А теперь осталось двое.

К роще

День, чуждый всему.

До глупого ясны

И взгляд и улыбка его.

Пред ним наши души трепещут безгласно,

Всё прошлое

Так далеко.

Полем несжатым отправимся рано

Туда, где деревьями скрыта земля,

Дойдём до зелёной душистой поляны,

Скажу: «Вот невеста твоя.

Захочешь: цветочек – кольцо для венчанья,

И в ягодах красных трава и кусты.

Средь дней наших, полных отваги и знанья

Останься наивным

Хоть ты».

Базар в лучах солнца

Жесток, криклив и пылен, вечно стар и нов,

В шипенье масла едком, в яблочном пожаре,

С мольбой железа в цепких лапах кузнецов,

Укрыт щитом из тысяч жестяных тазов

Стоит базар,

На солнце жарясь.

Сияет небо, синий столб огня подняв.

Брусчатка – крокодилы, что сцепились разом,

Могучий Голиаф, роскошный Голиаф,

Вставай, рыжебородый, белоглазый!

С повозок грохотом из туч явился ты

Весь в злате, зелени, в трудах полей далёких.

Я, как и ты, влюблён до роковой черты

Во всех твоих девиц весёлых краснощёких!

Я, пока свет во мне, - оруженосец твой.

Внимать твой шум и гам всегда я сердцем жажду

На празднике небес, нависших над тобой,

Пока не кончу путь свой радостный однажды.

Тогда котомку со спины сниму, устав.

Лениво царственный закат крыла расправит,

Оркестр твой, обезьян и попугаев взяв,

Медь свою плакать и сиять огнём заставит.

Мой брат,

Я горд тобой, -

Скажу ему. -

И восхвалять тебя песнь наша не устанет.

Я всю свою любовь нёс к сердцу твоему,

Но даже до колен едва ль она достанет.

Уголок пригорода

Дом так мал. Что же дать нам он может? Не многим

Он богат. Лишь до Fa поют двери его[5],

Но глаза этой девушки - там, на пороге –

Омыли меня всего.

Осень в город в телегах, скрипя, прикатила.

Цирк бродячий явился со свистом хлыстов,

Сворой псов своих, запахом дёгтя и пива,